Стена

Вернемся же к плану трех полководцев. Итак, продолжал Шеин свой рассказ владыке Сергию, наживку Сигизмунд заглотил — и, как надеялись «заговорщики», надолго — до зимы завяз под Смоленском. Самая страшная угроза для существования страны — прямое нашествие большой европейской армии — была предотвращена. Теперь Шеину оставалось только держаться.

Второй участник «замысла», воевода Федор Шереметев, усмирив мятеж на нижней Волге, поднимался с юга, пополняя свое войско. — Понизовую рать русскими добровольцами и черемисами, чувашами, мордвой, башкирами. За Шереметева воевали даже вечно непокорные ногайцы. Присланный им отряд помог отстоять Нижний Новгород. Были отбиты у мятежников Чебоксары и Свияжск, Муром и Касимов, очищен Владимир, получил подкрепление Ярославль.

А от Новгорода Великого, с севера навстречу спускался с новгородцами, псковичами, вологжанами и союзниками-шведами Скопин. Его слава, родившаяся еще с победой над разбойником Болотниковым, росла с каждой освобожденной местностью.

Скопин применял тактику, за которую поляки отказывали ему в рыцарстве и которую сами почему-то называли «голландской». На самом деле ближе всего она была к действиям легионов Древнего Рима. Это была тактика передвижной крепости — «гуляй-города». Скопин не атаковал в лоб, обманными вылазками выманивал врага на удобную позицию, и далее всячески провоцировал на атаку. Вражеская конница неслась на слаженно отступающих ратников Скопина, кои отходили шаг в шаг, ощетинившись длиннющими в две сажени копьями, словно еж, и… ловко прятались в заранее поставленном передвижном городке-острожке.

Был тот острожек не простой, а очень даже золотой. Снаружи, вроде, небольшой и на вид — обычный походный лагерь. Только в действительности — с налету почти неприступный, с засеками, всякими тайными ловушками для конных… А внутри, главное, — заряженные пушки спрятаны да пищальщики стоят уже с горящими фитилями: раз-два — свои кто внутрь, кто обошел ловко и в боковые воротца успел — залп! Еще залп! Третий! Без роздыху — пли! Конные панцирники застряли у засек, и мишень — преотличная. А только развернулись, отскочили с дистанции ружейного огня — тут уже и пушчонки подключились, что до того молчали. Лупят не ядрами, а мелочью железной, что сметает все на пути, разрывает ратников вражеских на части, превращая любой панцирь в решето.

А пока там, у овражков нарытых, да травой прикрытых, сумятица, — та же московская пехота, только что как бы отступавшая, в колонны построилась — и уже с пиками и бердышами вперед дружно пошла! А из задних ворот острожка конница дворянская выехала! Заждалось дворянство, засиделось в седлах, сабли кривленные — наголо, крутят над головой с диким свистом, чтоб кисть размять, чтоб руку не потянуть затекшую, уж так рубануть ляха клятого — да чтоб от плеча до седла одним ударом!

Скопин сбивал атаку, расстреливал неприятеля из укрытия, сеял панику — а потом сметал противника молниеносным контрударом. С помощью этой тактики молодой полководец неизменно побеждал и поляков, и немцев, и мятежников — что важно — малой кровью. Потому-то обиженным европейцам только и оставалось упрекать Скопина, что он все хитрит и не воюет в чистом поле, как подобает рыцарю…

— Прав ты, владыко, Троица не падет. Может, происходит это прямо сейчас, а может, будет чуть позже, но только снять с нее должны осаду, по плану соединившись, Скопин и Шереметев. А дальше на Москву. К концу зимы выкинут вора из Тушина. А дальше…

— К нам?

— Дождутся до просухи — и Сигизмунду конец. От Москвы Скопин и Шуйский должны, сил набравшись, по весне на Польшу идти — через Смоленск. Тут мы Сигизмунда в клещи и зажмем. И все — не будет больше в Речи Посполитой армии, всю ее по частям мы должны изничтожить. Это первое дело в плане. На это отводим весь следующий год. Дальше — путь на запад, забирать будем обратно все старинные русские земли: от литовских до причерноморских степей и Красной Руси, все что сейчас под Речью лежат. Все, что задумывал Иоанн Васильевич Грозный, — все то осуществить желаем! Чтобы слава о Руси на весь мир гремела, как в стародавние времена при князях киевских, чтобы дочерей царских ихние императоры и короли сватать за честь великую полагали, — Шеин говорил негромко, но спокойно, расхаживая по Сергиевой келье, словно впервые выговаривал давно задуманное и созревшее в сердце, множество раз уже проговоренное про себя.

— А ежели по плану говорить — вторым делом мы Киев вернуть должны, — продолжал Шеин. — Пусть он город сейчас под ляхами небольшой да небогатый, но он все же — мать всех князей наших. Это, как вы, владыко, о делах церковных говорите — как символ. Больше скажу — как символ Веры, Веры православной и веры, что план наш объединительный состоится. Киев возьмем — и все русские по всем землям враз встрепенутся, поймут, что грядет новая сила русская — неисчислимая, что будет на всей обильной земле нашей великий и грозный русский царь! Это важно — Киев должен третьей нашей столицей стать после Москвы и Казани. На Киев отводим еще год-два.