Стена

Среди рассевшихся в креслах и развалившихся на атласных диванах мужчин вольготно себя чувствовали десятка два девиц, чей облик говорил сам за себя. Молодые — от пятнадцати до двадцати с небольшим, — были они одеты в шелковые и кисейные платья по последней моде… Но украшения у всех были фальшивые, и слишком много кармина было на губах.

Наравне с мужчинами они пили вино, громко смеялись, усевшись с ними кто в обнимку, а кто на коленях. Почти каждая успела расшнуровать корсаж, так что ее прелести вырвались на свет, причем у двоих или троих эти знаки отличия слабого пола достигали устрашающих размеров.

Окна по причине теплого вечера были нараспашку.

Веселый дом пани Агнешки всегда пользовался успехом в городе Орше, но, пожалуй, столько посетителей разом никогда в нем еще не бывало. Сама хозяйка, крупная сорокапятилетняя дама, стояла у лестницы, ведущей в комнаты для гостей, скользя взглядом по зале. Из общего гомона ее слух вырывал разрозненные реплики на разных языках.

— Он говорит: давайте, месье, отстегнем шпоры, чтобы ничто не мешало нашей дуэли. Мол, чтобы была самая честная дуэль. Тот нагнулся отстегнуть, а он его проткнул…

— Ну да, я участвовал в рокоше[22] Зебржидовского, ну и что? Сигизмунд тогда был сам виноват. Король всех нас простил — ну, тех из нас, кого не перерезали под Гузовым.

— Да нет и не было у тебя никогда таких денег — капитанство покупать! И таких идиотов, чтобы продавать свою должность перед войной, тоже нет!

— Сегодня Каролинка пойдет со мной! — хрипел на весь зал высокий, грузный поляк с обвисшими мокрыми усищами. Среди его раскиданных по дивану и возле дивана вещей валялась дарда[23] с желтым флажком, свидетельствовавшая о том, что этот пан служит десятником в войске польском. — Каролинка пойдет со мной! Я вот дам ей еще пару крейцеров. Вот и вот.

— Ай, пан, вы такой милый! — лукаво воскликнула Каролинка и выжидающе посмотрела на все еще развязанный кошель вояки.

— Я дам тебе четыре крейцера! — рассердился завитый красавчик лет восемнадцати. — Как только выиграю их в карты! Эй, кто еще сыграет со мной?

— Да никто не сыграет! — донеслось от расположенного в конце комнаты карточного стола. — У тебя ничего нет, все свое вперед полученное жалование ты уже спустил!

— Наймись еще в какое-нибудь войско! Кто знает, где еще затевается война?

Десятник крепче охватил талию Каролинки, дал ей пригубить вино из своего бокала, а остальное опрокинул себе в рот, ухитрившись вылить половину на воротник.

— Кто тут городит всякий вздор? — прорычал он. — На какую еще войну можно идти, кроме той, для которой собирает войско наш славный король?

— А… а… кто-нибудь скажет, с кем м… мы воюем?

Темноволосый венгр в бархатных штанах, залитой вином шелковой рубашке и почему-то не снятой магерке,[24] съехавшей ему на нос, вдруг сообразил, что этот вопрос следовало бы задать, когда он еще вербовался в войско Речи Посполитой… да как-то не до того тогда было.

— Ва… ва… ваш кр… король… Он кому объявляет в… войну-то? Шведам?

— С чего бы вдруг шведам? Опять? — расхохотался какой-то юнец, тоже изрядно пьяный. — Да мы с ними воюем уже чуть не десять лет!

— Чушь! Король Сигизмунд никогда не станет воевать со шведами, потому что он сам швед, — вмешался в общий разговор невзрачный господин с сильнейшим немецким акцентом и невыносимым апломбом.

— К… как швед? — опешил венгр.

— Да так. У него отец — швед, а мать полька. Будь мы евреями, то определяли бы кровь по матери, а мы — добрые католики! Так что он скорее швед, чем поляк. А воевать мы пойдем нынче с московитами, — авторитетно заявил немец.

— И давно пора! — вмешался еще один польский десятник, единственный, кто не снял жупан и даже умудрился ничем не заляпать небесно-голубое сукно. — Московия — дикая страна, населенная варварами. Огромная земля пропадает! Мы возьмем ее, и Речь Посполитая станет самой большой страной в мире!

К этому разговору внимательно прислушивался человек, недавно вошедший в зал и с трудом нашедший себе свободное место подальше от яркого света.

Это был Григорий, несколько дней назад спасавшийся бегством из Кельна и теперь спешивший вернуться в Россию — отчитаться в Приказе о поездке с Артуром Роквелем. От Орши, куда он попал уже в сумерках, до русской границы оставалось всего ничего, и он решил весело попрощаться с Европой, посетив заведение пани Агнешки. Женщинам Гриша всегда нравился, но дома уж не будет в его жизни таких красивых и доступных девочек. «Очень символичное прощание с заграницей, весело подумалось Колдыреву, где все за деньги и за деньги — все».

Григорий иронизировал про себя — привык разговаривать сам с собой за время путешествия. На самом деле по мере приближения к границе его сначала смущало, а потом начало пугать обилие в городах и на дорогах вооруженного сброда самого разного достоинства. Воинских людей становилось все больше, а Орша ими так прямо кишела. Григорий уже знал, что польский король с весны вроде собирает армию, что война будет с Россией, а вот выяснить — когда точно, все никак не получалось.