Стена

Думая сейчас о женщине, которой я была до того, как в мою жизнь вошла стена, я не узнаю себя. Но и та, что десятого мая пометила в календаре «переучет», тоже совсем чужая. С ее стороны было весьма разумно оставлять заметки, чтобы я могла вспоминать о ней. Да, я же нигде не назвала своего имени. Я почти забыла его, и да будет так! Никто меня этим именем не зовет, стало быть, его больше нет. Не хочу, чтобы оно когда-нибудь появилось в иллюстрированных журналах победителей. Не могу представить, что где-то еще есть журналы. Но почему бы и нет? Если бы катастрофа разразилась в Белуджистане, мы преспокойно сидели бы в кафе и читали об этом в газетах. Сегодня Белуджистан — это мы, очень далекая чужая страна, вряд ли кто и знает, где она, там живут такие люди, которых, верно, и людьми-то нельзя назвать, недоразвитые и нечувствительные к боли: слова и цифры в чужих газетах. Совсем не повод беспокоиться. Очень хорошо помню, насколько большинство людей лишено фантазии. Может, и к счастью для них. Фантазия делает слишком чувствительным, ранимым и беззащитным. Может быть, она вообще признак вырождения. Никогда не ставила этого им в вину, даже, наоборот, завидовала. Таким живется легче и лучше, чем остальным.

Это к делу не относится. Просто иногда не удается уйти от мыслей о том, что мне кажется важным. Мне так одиноко, что от бесплодных раздумий не увильнуть. С тех пор как погиб Лукс, стало много хуже.

Постараюсь не уклоняться слишком в сторону от заметок в ежедневнике. Шестнадцатого мая нашла наконец место под картошку. Мы с Луксом искали его несколько дней подряд. Хотелось, чтобы оно было поблизости от дома, на солнце, но прежде всего — чтобы земля была хорошая. Последнее — почти невозможно.

Известняк тут покрыт очень тонким слоем гумуса. Я уже едва не отчаялась, пока нашлось подходящее местечко на маленькой солнечной полянке. Почти ровное, сухое, со всех сторон укрытое лесом и с настоящей землей. Чудесной легкой землей, черной и полной мелких кусочков угля. Верно, когда-то, давным-давно, там жгли уголь, хотя теперь в лесу нет, конечно, никаких угольщиков.

Не знала, любит ли картошка такую землю, но решила сажать ее там, ведь больше такой земли мне не найти.

Взяв лопату и мотыгу, я тут же принялась за работу. Не так-то просто: там росли кусты и ужасно жесткая трава с длиннющими корнями. Я копала четыре дня и совершенно вымоталась. Закончив, отдохнула денек и тут же взялась сажать картошку. Смутно припоминая, что для этого клубни полагается разрезать на части, я следила, чтобы на каждой из них был хоть один глазок.

Закончив посадку, вернулась домой. Оставалось только ждать и надеяться.

Израненные руки смазала оленьим салом: я нашла большой кусок в избушке егеря. Немного придя в себя, разбила рядом с хлевом грядки и посеяла бобы. Огородик получился крохотный, и было неясно, взойдут ли бобы вообще. А что, если они слишком старые или обработаны какой-нибудь химией? Все равно, попробовать нужно.

Тем временем распогодилось, но солнечные дни перемежались дождливыми. Однажды была даже небольшая гроза, и лес превратился в зеленый дымящийся котел. После грозы — тогда мне показалось, что это стóит записать, — стало по-летнему тепло, на поляне поднялась густая зеленая трава. Удивительно жесткая трава, чуть ли не осока, я сомневаюсь, что она годилась на корм скоту. Но Белле вроде бы понравилась. Она все дни проводила на поляне и, по-моему, бока у нее округлились. Тем не менее я перетаскала с сеновала последнее сено — на случай внезапного ненастья. Подстилку Белле меняла через день. Хотелось, чтобы моя корова жила в чистоте и холе. Забота о Белле стоила немалых трудов. Молока нам с Луксом хватало теперь с избытком, но даже если бы Белла совсем не давала молока, я не смогла бы отказаться от ухода за ней. Очень скоро она стала для меня не просто полезной скотиной. Это, скорее всего, безрассудство, но тут ничего не поделаешь. Со мной остались только животные, и я потихоньку начала чувствовать себя главой нашей странноватой семьи.

После грозы, тридцатого мая, весь день лил теплый ливень и мне пришлось сидеть дома, чтобы не промокнуть за несколько минут до нитки. К вечеру неприятно похолодало, я затопила печку. Окончив дела в хлеву, умылась и надела халат, собираясь немного почитать при свете лампы. Отыскала сельский календарь, он оказался заслуживающим чтения. Там было много чего понаписано о садоводстве и животноводстве, а мне необходимо было узнать обо всем этом побольше. Лукс лежал под печкой и уютно сопел, я пила чай без сахара и слушала монотонный шум дождя. Вдруг мне почудилось, что где-то плачет ребенок. Зная, что это только обман чувств, я вновь взялась за чтение, но тут Лукс поднял голову и насторожил уши, и опять послышался тихий жалобный плач.

В тот вечер в моем доме появилась Кошка. Насквозь промокший серый комочек сидел перед дверью и плакал.

Потом, в доме, она в ужасе вцепилась когтями в мой халат и яростно шипела на лаявшего Лукса.