Стена Бурь

Перед экзаменуемыми стояла дилемма: будет ли разумнее использовать две свечи сразу, чтобы хорошенько поработать над черновиком, а правку и каллиграфию оставить на следующие два дня, или же лучше хорошенько выспаться в первую ночь и сберечь свечи для непрерывного труда во вторую? Постепенно около половины кабинок погрузились в темноту, тогда как прочие остались освещенными. Однако сложно спать, когда соседи шуршат бумагой и ерзают на циновках, поверху бродят лучи прожекторов, а страх, что ты попусту теряешь время, гложет сердце.

На протяжении ночи из ячеек вывели еще три дюжины экзаменуемых, не выдержавших напряжения.

Второй день и вторая ночь оказались еще хуже. В ноздри испытуемым бил запах немытых тел, объедков и полных испражнений горшков. Многие шли на отчаянные меры, цепляясь за любое преимущество. Кто-то прикидывал, сколько воска потребуется для чистовой записи ответов, и лепил излишки к свечам, чтобы продлить время их горения. Кто-то, исчерпав запас бумаги, начинал использовать стены кабинки в качестве поверхности для письма. Были и такие, кто брал принесенную вместе с миской супа металлическую ложку, нагревал ее, а затем прикладывал с изнанки к шелку, чтобы аккуратно отделить неудачную логограмму, не оставив следа на ткани. Находились те, кто подливал поданный для питья кокосовый сок в чернила, чтобы их хватило подольше. Были даже такие, кто изготавливал чистовик в темноте, на ощупь придавая форму кускам воска.

Надзиратели, склонные толковать такие поступки как нарушение правил, подошли посоветоваться с премьер-министром и секретарем предусмотрительности.

– Не думаю, что это стоит рассматривать как обман, – задумчиво нахмурившись, сказал Кого Йелу. – По меньшей мере сомневаюсь, что правила запрещают напрямую подобные поступки.

– Полагаю, соискателям следует дать шанс, – промолвил Рин Кода великодушно. – Уверен, что Куни наверняка впечатлили бы некоторые из их уловок.

Еще пару дюжин экзаменуемых пришлось вывести, так как они лишились сознания от усталости или потеряли контроль над собой из-за усиливающегося напряжения. Островки пустых ячеек были разбросаны теперь по Экзаменационному залу подобно безмятежным атоллам среди моря кипучей деятельности.

Наконец, с третьим восходом солнца испытуемые вступили в последний отрезок соревнования. Почти все из них занимались перенесением чистового текста на шелк: с педантичной точностью к деталям вырезали из воска логограммы и подрисовывали завитушки к буквам зиндари, из которых состояли глоссы-пояснения. Шкатулка для итоговой работы была довольно мелкой, и логограммы на холсте следовало размещать со стратегической дальновидностью: каждая гора при свертывании должна была совместиться с подходящей долиной, а каждое возвышение тона сочетаться с тихим плачем. Экзамен требовал умения не только мыслить и убеждать, но и решать практическую проблему трехмерной геометрии.

Сделавшие ставку на бдение во вторую ночь вскоре убедились, что совершили ошибку: руки у них тряслись от усталости, они не могли твердо держать нож, и в результате на воске оставались неровные поверхности и зазубрины. Некоторые сочли, что единственным средством восстановить силы будет прикорнуть ненадолго, однако потом несколько человек обнаружили, к своему ужасу, что проспали слишком долго.

Когда солнце опустилось за стены Пана, Рин Кода встал на наблюдательной платформе и предупредил, что пошел последний час испытания.

Но лишь немногие из соискателей при этом сообщении вышли из общего ступора. Большинство решили, что лишний час все равно уже ничего не изменит. Они свернули эссе, уложили их в шкатулки и улеглись на циновки, закрыв глаза руками. Несколько человек лихорадочно суетились, понимая, что не успеют закончить в срок.

– Время истекло! Всем отложить ножи и перья! – провозгласил Кода, и для экзаменуемых это было самое приятное объявление за минувшие три дня. Для них этот приказ означал вызволение из преисподней.

* * *

– Я сделала все, что могла, учитель, – прошептала Дзоми Кидосу, закрыв крышку шкатулки и усевшись в позе мипа рари на циновку, устилавшую пол ее кабинки. – Дальше положимся на судьбу.

Девушке хотелось, чтобы наставник был сейчас рядом и она могла бы спросить, верно ли решение, принятое ею по пути в Пан: у Дзоми был свой секрет, раскрытие которого, как надеялась соискательница, не уничтожит все, чего ей удалось достигнуть. Но отныне она, увы, была предоставлена самой себе.

Поэтому Дзоми, вспомнив наставления учителя, вознесла молитву как Луто, богу расчета и тщательного планирования, так и Тацзу, отвечавшему за чистое везение.

Глава 5 Мими

Дасу, двадцать второй год правления Единых Сияющих Небес (за восемнадцать лет до первой Великой экзаменации)