Стена десятых

Мать проводила его за ворота, вернулась и со стоном легла. Илья уговаривал Витьку тоже лечь и сердился на жену: «Вот, как следует вырядить даже сына не может».

Все так просто: уйдут из поселка отряды, остановится завод, и ему, Илье, тоже делать здесь нечего, но разве жена поймет?

— Ты, Алинка, не того, — забормотал он, убирая со стола. — Сама знаешь, какое время. Держись с Витькой возле таких, как сама, а если забоишься, ври, будто я и Сема на Дон за хлебом ушли.

Он вынул из сундука пару белья, шерстяные чулки и такую же, как у Семы, ватную жилетку. На тряпочку высыпал из солонки соль, завязал ее и вложил в кружку.

Отсыпал немного сухарей из мешка и прибавил к ним несколько луковиц. Сдвинул все на столе в горку, примерил-не много ли? — и вынул из-за зеркала купленный у дезертира вещевой мешок. В мешке была маленькая лопатка для рытья земли, старый дождевик, жестянка с нитками, дратвой и коленкоровыми бинтами.

Жена поняла, что он заранее готовился к уходу с отрядами, и с криком вскочила с постели:

— Наготовился? Снарядился? Куда тебя, старого пса, несет? Или мало на своем веку мыкался?

Илья знал, что надо отругиваться, пока жена не заплачет: от слез ей станет легче, и она притихнет, а на прощанье попросит, чтобы он не ругал ее. Она добрая, хорошая, по… Илья помял картуз и сказал:

— Сорок годов тебе, двух ребят погребла, а все с нюнями. Ну, останусь я, ну, придут белые (Илья знал, чего больше всего боится жена) и спросят: «Кто на механическом для красных оружие чинил?» Что же ты думаешь, не найдется добрая душа? Найдется и скажет: «Самохин Илья». И что ты выгадаешь? Мне вешалку, а себе вечное горе? А в отряде я среди своих буду. Как им, так и мне.

Подумай, поймешь-и легче станет. И не кричи, будто рехнулся я. Кабы рехнулся, а то курице головы не смел отрубить, а теперь выучился стрелять не хуже Семки.

А почему? Ну, простимся, или так итти? Да не плачь.

Я хоть и ворчу, а понимаю. Мне тебя легко понимать.

Не ходи провожать, тоска крепче печь будет тебя…

Илья поцеловал жену в темя и толкнул дверь. Жена кинулась за ним, но он сразу же пересек улицу и свернул за угол.

Мутная тьма перед Советом была — запружена людьми и роилась огоньками, ржаньем, говором и выкриками.

Илья узнал, что один из отрядов пойдет на станцию, а остальные отправятся на соединение с отрядами шахтеров. Отряд механического завода был уже в сборе. Вожак его, головастый Кирдя, кричал:

— Вояки! Сто лет собираться будете! Прощаются все, мало видались!

Илья тронул его за плечо:

— Афонь, я к тебе пристану, достань винтовочку.

Кирдя вскинул на его плечо руку:

— Самоша, голубь! Из карабина жарить умеешь? Так бери мой, на патроны. Я себе расстараюсь, обо мне разговор никакой…

Илья почувствовал себя на месте, вздохнул, но из Совета выбежал Решетов и накинулся на него:

— Ты что это выдумал? С отрядом уходить?! Или забыл? Маленький?

Илья поежился и тоже закричал:

— А что? Да не ори ты! Все уходят, и я…

— Не все! Остаешься-и точка! Кирдя, бери у него карабин и гляди мне: если он очутится у тебя, отвечать будешь! И в другие отряды скажи, чтоб не брали его.

Идем…

Решетов подхватил Илью под-руку, на крыльце притиснул его к стене и засипел в лицо:

— Заказ, заказ для Москвы готов? Нет? Ага, нянечку тебе надо? Перед всем светом стыдно! И ты не шути.

Молодежь уйдет, тебе придется со стариками кашу варить на заводе. И чтоб она была сварена, слышь? Совет просит, Москва просит. Завтра же пополняйся людьми и гони, гони…

В свете факелов Илья увидел мелькающий среди отрядов платок жены, догнал ее и отдал мешок:

— На, не пускают меня. Иди домой, а я Семку повидаю.

III

После полуночи верховые поскакали за речку. За ними двинулись пешие отряды. На плече Семы сидел Витька, держался за дуло его винтовки и в десятый раз повторял:

— Сем, ты з пло каску не забудь, пливези, слыс?

— Да как же я забуду? Вот чудак!

Товарищи Семы засыпали Витьку вопросами, передавали его шепелявые ответы по рядам и смеялись. Сема прижимал к груди обутую в матерчатую чуню крепкую ножонку и заглатывал холодок волнения. Ему было радостно и знобко от наивных мыслей братишки, от его серьезного хозяйственного тона и от того, что можно не разговаривать с матерью и Женькой.

— Хода, хода, ребята! — донеслось из передних рядов.

Сема расслышал слова, но сделал вид, будто принял

их за команду, выбежал из ряда, поставил Витьку на

землю и деловито сказал:

— Ну, веди их, папаш, чего канителиться! А ты, мама, не слезись, ведь с отцом остаешься. Ну…

Он поспешно перецеловал всех и с разбегу попал отряду в ногу. Илья вложил руки Витьки в ладони Алины и Женьки и повернул их к поселку:

— Идите, я сейчас.

Жена сделала несколько шагов, но тут же спохватилась, оттолкнула Витьку и выкрикнула:

— Веди его сам! Мне и так тошно!

«Боится, что тайком в отряде уйду» — подумал Илья и, махнув рукой, зашагал к поселку. Шел он вое быстрее, а когда жена осталась сзади, свернул с дороги и стороною торопливо двинулся назад: ему хотелось догнать отряд и сказать Семе, что он остается в поселке не по своей воле.