Стена глаз

В обеих повестях обращают на себя внимание кое-какие общие мотивы. Но если, скажем, образ загадочной прелестной женщины (Эцуко из «Стены глаз» и Рэйко из «В тени») позволяет создать дополнительное напряжение и вносит некую романтическую струю, то образ молодого (а то и не очень молодого) напористого журналиста, ведущего самостоятельное расследование, — не просто стереотип, кочующий из произведения в произведение. Это — дань реальному могуществу прессы в общественной жизни Японии. Именно поэтому столь часто в японской литературе последнего времени «частный сыщик»- необходимая в детективе «функциональная фигура», действующая наперекор официальной полиции и придающая дополнительную остроту сюжету, — это журналист, человек, как правило, независимый и мужественный. Иногда он гибнет в борьбе (старый «барсук» Кинами из повести «В тени»), иногда одерживает заслуженную победу, хоть и не всегда однозначную (Тасиро из «В тени» и Тамура из «Стены глаз»), но бывает, что дальнейшая судьба его неясна и самому автору (так, например, в романе Тоору Миёси «По законам железных людей», где юный герой патетически восклицает в конце: «Но мне по душе так жить. Или так умереть…»). Этот роман Миёси, опубликованный в 1988 году, наследует лучшие традиции «социального» направления в японском детективе. Тоору Миёси, подобно Мацумото, пришёл в литературу из газеты «Йомиури», где он долгое время проработал журналистом-международником.

Если социальная тематика произведений Мацумото нашла своё продолжение в творчестве Тоору Миёси, то психологизм ряда его произведений имеет перекличку с творчеством писателя Сэйити Моримура. Вспомним хотя бы такой его рассказ, как «Снежный светлячок» (1977), в котором делается попытка проникнуть в тайны японского женского характера. Главная героиня замышляет убийство любовницы своего мужа, успешно осуществляет его, после чего следует совершенно непредсказуемый финал. Тщательная психологическая мотивированность поступков героини делает всю эту совершенно немыслимую по жестокости ситуацию (любовница беременна) предельно достоверной. Автор приоткрывает бездны женской души. Возвышенный строй чувств героини («снежный светлячок» — реальное насекомое, являющееся ключом к раскрытию преступления, и вместе с тем образ из знаменитого стихотворения, воспевающего похожих на парящие снежинки светлячков) сочетается с криминальными наклонностями, формирующимися исподволь и неотвратимо приводящими к преступлению. Между прочим, совершив своё чудовищное убийство, героиня в упоении декламирует стихотворение, посвящённое «снежным светлячкам». Отмечу, что во время моих поездок в Японию мне случалось в прессе и по телевидению знакомиться с конкретными случаями из текущей полицейской хроники, когда благонравные с виду «хозяйки дома» хладнокровно совершали фантастические по жестокости преступления и продуманно заметали следы.

Сэйити Моримура продолжил и антивоенные тенденции, заложенные, скажем, в таком романе Сэйтё Мацумото, как «Поблекший мундир». Действие повести Моримура «Смертельная любовь камикадзе» развивается в двух временных пластах. В первом из них содержится повествование о спецотряде камикадзе. Это повествование построено на контрастирующих сценах юношеской любви, мечтаний о мирной послевоенной жизни и сценах беспощадной муштры, солдафонской грубости начальства. Любовь (к женщине, к жизни вообще) и смерть — лейтмотив этого временного пласта повести.

Лейтмотив второго временного пласта, переносящего читателя в наши дни, — возмездие за совершённые военные преступления. Один из героев, бывший юноша-камикадзе Одзаки, ставший через тридцать лет после войны главой крупного концерна, случайно встречает своего бывшего начальника, омерзительного капитана Нодо, расстрелявшего в самом конце войны друга героя — тоже камикадзе, летевшего на задание и попытавшегося спастись на своём самолёте вместе с возлюбленной, ждавшей от него ребёнка. Встреча с Нодо, уже обрюзгшим и облысевшим, всколыхнула в душе Одзаки воспоминания юности и вызвала в нём неотвратимое желание отомстить… По ряду своих художественных особенностей эта повесть продолжает лучшие антимилитаристские традиции послевоенной японской литературы, а необходимый детективный элемент, мастерски вкраплённый в повествование, делает почти символические образы героев ещё рельефнее и достовернее.

Надеюсь, нам хотя бы отчасти удалось показать читателю, насколько многообразна японская детективная литература. Надо сказать, многие её аспекты остались за рамками этого короткого послесловия — скажем, интереснейший пласт повестей и рассказов так называемой «шпионской» серии, посвящённых, например, «тайной войне» на Ближнем Востоке или в регионе Юго-Восточной Азии (Тайвань, Макао, Гонконг).