Стена. Иллюзия одиночества

– Верно, Генри! Древо науки потряси! – сострил Клювин.

– Эта стена необъяснима, как шаровая молния. Факт! – отрезал Лёва.

Разговор продолжался часа два, но кроме утомления и полной неопределённости, ничего другого люди от него не получили. Вероника предложила оставить тему, вернуться в дом, пообедать и отдохнуть. Она сказала:

– Нам надо проявить терпение, благоразумие и помнить, что всему бывает причина. Ничего страшного не произошло. Многие люди живут за выстроенными стенами и заборами. Многие жаждут отгородиться от всего мира. Мы живы и здоровы, а это главное!

С этим рассуждением все молча согласились, кроме Клювина:

– Был бы лес, будет и леший. Пора обедать!

Глава 7

Обломки петрефактов

Однако остаток дня прошёл скучно и тягостно. Все погрузились в некое оцепенение, словно в зале ожидания аэропорта: рейс многократно откладывается и откладывается из-за непогоды, и все планы пассажиров рушатся, и люди понимают, что никаким образом они не в состоянии повлиять на выверты природы, и втайне утешают себя скорым вылетом, не в состоянии ни на чём другом сосредоточиться. Люди становятся петрефактами – окаменелыми вещами, и со стороны смотреть на них и грустно, и смешно. Ну куда торопится человек? Земля вращается, Солнце выбрасывает свои протуберанцы во Вселенную, звёзды мерцают, закручивая спираль галактики, – и человек не в силах повлиять на эти процессы. Но нет, какая-нибудь мельчайшая забота в такие кандалы закуёт разум человеческий, что, кажется, мир исчезнет, если не исполнится это булавочное дело. Таков уж человек, и в этом нет его вины, в этом как раз и заключается вся тяжесть жизни, засыпанной этими заботами-мороками, как ток – злаковыми зёрнами. Редкий индивидуум способен позабыть о мелочах, поселиться в бочке, въёжиться в её пространство и предаться философским размышлениям о значении бытия. Да и где ж на всех взять бочек?

Один Алексей Григорьевич, казалось, не превратился в петрефакт. Он много пил, не закусывая, и всё грозил своему таинственному «собрату-скульптору», изваявшему стену из пустоты. Затем он стал требовать мраморную глыбу, чтобы показать этому «собрату» «настоящее искусство», чем ненадолго разбавил кисельную скуку общества, но вскоре его буйство всех утомило, и, к всеобщей радости, Клювин наконец-то угомонился в кресле: свалил свою бородатую голову набок и захрапел. Тихий ужин не привнёс в настроение каких-то изменений, и все рано разошлись по своим комнатам ко сну.

На следующий день Генри, Клювин, Лёва и девушки отправились к опушке, но вернулись унылые – стена не исчезла. Время пошло по-прежнему в ожидании чего-то, чего никто не мог понять. Что-то изменило их жизнь, и непонятно на какое время, хотя никаких видимых признаков этого просто-напросто не было. Именно это обескураживало и пугало людей. Так случается, когда совершенно здоровый с виду человек чувствует в себе начало каких-то страшных изменений, которые грозят в будущем испортить размеренную жизнь, пусть и в чём-то скучную, но прогнозируемую и понятную.

Вероника уединилась с Анной. Беспокойство о том, что второй день было необъяснимо, они по-женски перевалили на плечи мужчин.

– Пусть об этом позаботится наша сильная половина, – сказала Анна.

– Да, – ответила Вероника, – эта стена не для наших хрупких плеч. Нам хватает забот по хозяйству. Ты знаешь, Анна, Виктор совершенно не приспособлен к быту. Я ради него бросила работу в университете, где меня считали неплохим филологом. Говорит, как доберусь до вершины славы, так заживём в своё полное удовольствие. К этой вершине он карабкается уже семь лет. Правда, Испания меня окрылила. Он пользовался там восторженным успехом. В России его не так ценят, как в Европе. Там нас донимали журналисты и другая публика, но мы хорошо отдохнули. Однако, главное – мы жили в тихой гостинице, и, можно сказать, пережили второй медовый месяц. Он ходил на корриду, а я гуляла по улочкам Севильи. Накупила одежды. Виктор расщедрился. Я кое-что привезла сюда. Хочешь, покажу туфли?

– Какая прелесть, Вероничка!

– Я была в них на губернаторском балу. А вас с Николаем там не видела!

– Прошу тебя никому не говорить о том, что я тебе открою. Плохая новость, но тьфу-тьфу-тьфу, кажется, всё обошлось. Николаша лечился в одной московской клинике. Ему делали серьёзную операцию. Он скрывает свой недуг. Хочет опять в большую политику идти. Мало его, упрямца, прокатили в прошлом году на выборах. О здоровье совсем не беспокоится. Обо мне бы подумал, чёрт лысый, останусь одна, что делать-то буду? – Анна лениво вздохнула.

– Да, Аннушка, всё бы им забраться на Эверест. Упрямцы! Как говорят: «У него на голове хоть кол теши!»

– Было бы здоровье, так пускай лезет хоть на Северный полюс.

На время женщины замолчали, а затем Вероника, видимо, продолжила свои мысли:

– Не люблю холода… Север меня не привлекает. Европа скучна. Люблю наш зелёный лужок. Мне кажется, что цветы похожи на ноты, а вокруг музыка. Музыка Чайковского.