Стена плача

Стоял неимоверный галдёж, и я сделал вид, что не расслышал Жору. Мне не хотелось даже думать о Тине - как бы её именем, произнесенным всуе не испортить всё дело! Ведь, казалось, что и без неё наш лёд прекрасно тронулся и не сегодня так завтра мы встанем на тропу успеха. И вот чудо-то: как только Жора произнес имя Тины, воцарилась смертельная тишина. Казалось, даже Земля притишила своё вращение вокруг оси, которая стала вдруг скрипеть и скрежетать как несмазанная телега. Да-да, я лично слышал этот скрип и видел, видел десятка три колючих насквозь пронизывающих и прислушивающихся к тебе взглядов, немо спрашивающих - «Так что там с нашей Тиной?». Я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь из наших когда-либо произносил её имя, и вот оказалось, что они только и живут этим именем, только и ждут от меня ответа - «как там наша Тина?». Да я понятия не имею, где и как ваша Тина. Более того - я точно знаю только одно...

- Что ты молчишь, - Жора взял меня за локоть, - видишь - все ждут.

- Она умерла, - произнёс я.

Казалось, и Земля, замерев, дала крен.

- Рест, ты в своём уме?

- Как так произошло?

- Что случилось?

- Этого не может быть!

- Ну и шуточки у тебя...

- Перестань...

- Жор, скажи ему...

- На выпей...

- Да иди ты...

- Ой, верьте вы ему...

- Зачем врать-то?

- Юра, дай ему укол...

Я не выдержал:

- Да ладно вам!..

Они обступили нас, галдя и талдыча, причитая вот таким крепким столбиком, тесня и хватая меня липкими руками... Кто-то подмигнул, кто-то сплюнул в сердцах, кто-то хохотнул, кто-то даже дал пинка сзади... Они издевались надо мной как те над Иисусом. Мне не доставало только тернового венца на башке. Да, это был праздник Иисусовых страстей, Его мук.

А я знал только одно - Тины нет!

Затем Жора поднял руку и всё стихло.

- Зачем ты убил её? - спросил он.

Ах, Жора-Жорочка-Жорик... Я не знал, что ответить. Ах, провидец ты мой и всесведущий прорицатель! Я всегда знал, что ты всё знал про меня, что ты предвидел все мои действия и поступки, что от тебя спрятаться невозможно! Вот и сейчас... Как тебе удалось выведать мою самую тайную тайну? Откуда ты взял, что я раздолбал свой почтовый ящик, чтобы вытащить из него все Тинины письма? Кто тебе сказал, что все её сайты я слил в канализацию и досуха, аж до дыр, вытер все унитазы? Как ты мог даже только подумать, что все её фотографии я порвал на мелкие кусочки и один за другим сжег дотла в своём новом камине, в последний раз наслаждаясь её теплом?

Её теплом!)

И все её запахи - выветрил...

Как?!

Это не лезет ни в какие ворота!

Ах, как ты теперь прав: я - свободен!

Да вы и представить себе не можете, чего всё это мне стоило!

Но я в своем светлом уме и в самом полном здравии теперь могу твёрдо сказать: нет надо мной ни надсмотрщика, ни палача!

Спасибо и Тебе, милая Ти!

Это Ты своим «Я тебя последний раз спрашиваю» придала мне сил, чтобы я в последний раз мог Тебе так свирепо ответить: теперь баста!..

И ура троекратное!

- Ты-ы-ы... - говорит Лена, - какое ура?!

Лена не понимает, как я её мог убить!

- Никаких писем, никаких стихов, никаких фоток, никаких... Даже тени от Тебя не останется! Даже мысль о Тебе потонет!..

Я и Пустота!

«Я тебя последний раз спрашиваю».

(Так сказать мог только Пилат).

- Ты и в самом деле... - спрашивает Лена, - тыыыы-ы-ы-ы...

Иногда мне снилось, что с карабином наперевес я веду в бой полки наших клонов... Тина - впереди! А ведь я никогда не держал карабин в руках! Как я мог кого-то убить?

- Можешь ответить?

Я только пожимаю плечами.

А ведь в этом, возможно, и моё спасение?

В пустоте?..

Хоть сычом вой...

С пустотой?

«Я последний раз у тебя спрашиваю».

Во балда-то!

Мысль о том, что я могу пойти на такое с тем, чтобы освободить себя от Тининых цепей, отгрызть себе даже лапу, чтобы вырваться из её капкана - капкана тех самых сирен, которые усыпили Одиссея, залепившего себе уши воском или глиной, или даже дерьмом, чтобы не слышать, не слышать этих смертельноупоительных звуков, эта мысль рвала мою рану... И я как Буриданов осёл метался, метался меж двух вязок сена...меж двух огней - убить - не убить...

И где взять столько сил, чтобы осуществить задуманное - убить!

Ха! Тина! Тина, Тиночка, Тинюша! Тинок!

Тишаня!

Вот же где источник всех моих сил и силочек! Вот же Тот, Кто даёт, не раздумывая и без оглядки - «Нате - не жалко!.. Но возьмите!..».

Ах, эта всеподкупающая её щедрость!

- Рест, ты оглох? Я тебя спрашиваю!

Юля злится.

- Я тебя уже третий раз спрашиваю: это снимать?!

- Обязательно, - говорю я, - а как же!

Юля злится:

- Обязательно...

- Прости, - произношу я, улыбнувшись.

- Прости... Вот не прощу, что тогда?

«Нате - не жалко!».

Так уж и нате... Что тогда?

Бежать!.. О, великая радость и власть одиночества!

Глава 26

Чувство удушающего одиночества... Я знаю, что это такое.

- Фух, - произносит Юля, - вот и эта вершина взята!

Мы стоим на самой макушке горы, которую часа три покоряли и таки покорили, влезли, выкарабкались из последних сил, чтобы теперь сказать, наконец, себе, что любая вершина по силам, если видеть перед собой только небо...