Стендаль

25 января 1835 года консул Анри Бейль получил звание кавалера ордена Почетного легиона — почесть, о которой он неоднократно запрашивал Франсуа Гизо. Но уже 5 февраля граф де Риньи категорически запретил кавалеру ордена и консулу Бейлю любые отлучки без ведома начальства, и это все сильнее раздражает его: «Они достаточно давят на меня в реальной жизни, чтобы еще позволить им портить мне удовольствие писать, когда я занимаю себя этим времяпрепровождением». Неужели он намертво прикован к этому портовому городку? Он знает, что при первой же вылазке его подчиненный сочтет своим долгом донести на него. По счастью, он «основательно укрепился на своем принципе РПНВ (решительно плевать на все)» и потому часто выезжает в Альбано и участвует в раскопках этрусского некрополя — это всего в трех лье от его дома. Наконец опальный консул с облегчением узнал, что герцог де Брогли вновь стал обладателем портфеля министра иностранных дел вместо неблагосклонного к нему де Риньи, но служебные донесения о нем сделали свое дело, и теперь ему стало труднее пренебрегать служебным распорядком, чем это было в прежние времена.

12 апреля Бейль-Стендаль окончил своего «Люсьена Левена» — он полагает, что ему осталось только почистить стиль. В связи с этим он замечает: «За четыре года здесь, в Риме, мне и двух раз не приходилось слышать интересную и непринужденную беседу. Итак, подправить в Париже все диалоги в этой книге. В ней пока дана лишь их основа. Какой салон здесьмог бы заменить мне салон там?»

16 мая он серьезно заболел и дней сорок был прикован к постели лихорадкой, подагрой и камнями в почках; у него отсутствовал аппетит. Унылое существование тяготило его более, чем когда-либо: «Я, конечно, в порядке, но помираю от скуки. Настоящее занятие для такого больного животного, как я, — забиться на чердак и писать там роман, так как я предпочитаю удовольствие писать всякую чушь — удовольствию носить расшитый мундир стоимостью в восемьсот франков. Я езжу в Рим когда захочу, но по официальному предписанию должен постоянно находиться на своем посту. А что делать на этом посту? Я глупею с каждым днем: здесь нет никого, с кем бы я мог обменяться теми летучими репликами, которые служат упражнением для ума. Я опустился до такой степени, что, когда пытаюсь создать на бумаге правдоподобные характеры, впадаю в абсурд. В этой ужасающей мыслительной пустоте, в которой я прозябаю, я могу лишь пережевывать одно и то же». Маленькая комнатка где-нибудь на шестом этаже в Париже и несколько франков, заработанных собственным потом за какой-нибудь роман, кажутся ему теперь наивысшим счастьем.

10 июля под предлогом дурного состояния здоровья и повторяющихся приступов лихорадки тоскующий консул попросил заменить ему пост в Чивитавеккье на соответствующую должность в Испании.

28 июля (в этот день на бульваре Тампль в Париже было совершено покушение на Луи Филиппа, но тому удалось уцелеть) Бейль-Стендаль начал работу над чистовым вариантом рукописи «Люсьена Левена». Поскольку она стала почти нечитаемой из-за множества поправок, а также из-за ухудшившегося почерка, ее нельзя было просто доверить переписчику, и Анри вынужден был ее диктовать. 3 сентября из-за постоянно слабеющего зрения он впервые был вынужден вооружиться очками: «Привет, очки, — прощайте, девочки!» Вообще возраст принес ему с собой много проблем. К тому же 9 сентября во Франции были приняты законы, которые рассматривались 13, 20 и 29 августа, и законом от 29 августа, в частности, запрещалось обсуждение в печати личности короля, правительства и законов. У Бейля-Стендаля не остается надежды: его «Люсьен Левен», слишком обличительный, слишком сатирический, в таких условиях не сможет быть опубликован. 23 сентября он окончательно прекратил сеансы диктовки. Роман был оставлен.

В октябре консул Бейль вновь разрешил себе отлучку и посетил Равенну и Болонью. Карантин на морские перевозки из Франции, Генуи и Ливорно по-прежнему действовал, но сухопутные передвижения не были запрещены. В Равенне полиция также преследовала его по пятам.

21 ноября Анри сообщил Альфонсу Левавассеру о своем желании опубликовать собрание исторических анекдотов, взятых из старинных манускриптов, которые были обнаружены им в Риме в 1833 году. Он предполагал назвать книгу «Короткие римские рассказы». И еще он доверительно поведал издателю: «Я пишу сейчас книгу, которая может оказаться большой глупостью. Это „Моя исповедь“, в стиле Жана Жака Руссо, но только искреннее». Эта книга, к которой он приступил два дня спустя, станет «Жизнью Анри Брюлара». Как и в «Воспоминаниях эготиста», вопросы стиля остаются для него наиважнейшими: «Какое ужасающее количество „я“ и „меня“! Есть от чего впасть в раздражение даже самому доброжелательному читателю. Эти „я“ и „меня“, если прибавить к ним еще и талант, будут в точности как у г-на Шатобриана, этого короля эготистов. <…> Конечно, можно было бы писать от третьего лица: он сделал, он сказал. Но как тогда передать глубокие душевные движения?»