Стенограмма программы "Ночной полет"

Андрей Битов СТЕНОГРАММА ПРОГРАММЫ «НОЧНОЙ ПОЛЕТ»

Ведущий: Андрей МАКСИМОВ

А. МАКСИМОВ: Вы сказали, что Пушкин не был особенно веселым человеком. А почему в России такого сумасшедшего юмора почти не бывает? Например, Зощенко, который считается юмористом, один из самых грустных писателей. В чем тут дело?

А. БИТОВ: Зощенко и Гоголь, кстати.

А. МАКСИМОВ: Почему в России не получается хохотать до упаду?

А. БИТОВ: Мы же все вырываем из контекста. Меня вообще не трогает, когда меня смешат. Когда это происходит, мне не смешно. Ну, кроме, наверное, цирка, где можно смешить.

А. МАКСИМОВ: А когда же Вам смешно?

А. БИТОВ: А смешно, когда точно, когда я что-то узнаю. Поэтому в самых высоких образцах — это не юмор, а легкая ирония. Музыканты бы лучше меня поняли. Бывает чистый звук, у речи тоже бывает чистый звук. Если Вы начнете все выговаривать всерьез, и если не будет этой чистой ноты иронии, которая не понятно в каком виде распространяется в тексте. Конечно, есть очень смешные места. Вот у Пушкина, в частности, почти нет без тени иронии сказанного слова.

А. МАКСИМОВ: О чем самое главное надо думать, когда отправляешься в дорогу? Или о чем не надо думать?

А. БИТОВ: По возможности ни о чем. Надо, по-моему, так рассредоточиваться, чтобы быть готовым принять то, что произойдет. Опять же ожидать, что что-то увидишь — это значит, не увидеть того, что увидишь. Надо уметь опустошать свое сознание для дороги. Я очень люблю это состояние, потому что я ни о чем не думаю.

Звонок: Были ли в Вашей жизни интересные розыгрыши?

А. БИТОВ: Думаю, что были. Честно говоря, я действительно с корабля на бал, и не готов к теме. Игры было много, а розыгрышей может быть и мало. Розыгрыши гораздо охотнее придумываются, чем разыгрываются. Я всю жизнь позавидовал людям, которые могут не расколоться, что называется. Потому что даже если остроумное я что-то придумаю, и если человек долго не ловил игру, мне становилось скучно, и я выдавал тайну розыгрыша. Значит, розыгрыш не состоялся. Либо я слишком завинчивал свой розыгрыш. В общем, тут нужна выдержка.

А. МАКСИМОВ: Вот Ваша книга «Улетающий Монахов», которая мне очень нравится. Монахов — такой интеллигент, который не плохо живет в этом мире. Я знаю, что люди, которых называют интеллигентами, они очень верят. И им сегодня довольно тяжело. Что бы Вы могли посоветовать интеллигентному человеку, которого раздражают разговоры о деньгах, раздражает современная эстрада, телевидение? Как ему сегодня жить?

А. БИТОВ: Это какая-то ерунда. Когда интеллигенту было легко? Нелегко — значит, есть какой-то неведомый принцип отношения к жизни, который трудно соблюдать. Интеллигентный человек тем и отличается, что не соблюдать он его не может. Я считаю, что жаловаться — значит, признавать, что раньше было лучше.

А. МАКСИМОВ: Это значит, что интеллигенции не стало жить хуже, чем ей жилось при Советской власти или чем ей жилось еще раньше?

А. БИТОВ: Это не вопрос для интеллигенции. Интеллигент может жить только так, как он может жить.

А. МАКСИМОВ: А когда люди плачут, ноют, говоря, что им жить тяжело, когда им жить плохо, что им в такой ситуации делать?

А. БИТОВ: Это их личное дело. Тогда они теряют свою интеллигентность.

А. МАКСИМОВ: Вам не жалко таких людей?

А. БИТОВ: А при чем тут я? Конечно, мне будет жалко плачущего человека. А что толку?

А. МАКСИМОВ: У Вас же была очень тяжелая жизнь, Вы жаловались на нее?

А. БИТОВ: Нет, я был счастливчик.

А. МАКСИМОВ: Но Вас не печатали и так далее, Вы когда-нибудь жаловались на отсутствие денег, на то, что Вас не понимают?

А. БИТОВ: Не знаю, будет день, будет и пища. Эта поговорка всю жизнь работала каким-то образом. Это просто зависит от того, кому чего надо. Там такая бухгалтерия, так точно все сосчитано. И когда тебе надо по-настоящему, это все воздается.

А. МАКСИМОВ: Я знаю, что Вы один из немногих в этой стране, кто знает так Пушкина. Пушкин был из категории людей, которые жаловались или которые воспринимали жизнь, какой она есть?

А. БИТОВ: Я думаю, что тут всегда есть обе стороны: не либо-либо. В поведении он мог жаловаться, но это было акцией внешней по отношению к внутреннему состоянию. И это можно проследить в письмах, воспоминаниях. Это были какие-то формы подачи такого состояния. А так он не был жалующимся человеком. Он как бы пытался разобрать этот сложный клубок состояний и параметров, которые есть в жизни. И каждый раз высчитывал — и как игрок, и как живущее существо — максимальное количество параметров. Так что если жалоба поступала, она адресовалась конкретно кому-нибудь: жене, другу. И потом… в нем же было очень много того, что теперь называется имиджмейкерством. Он задолго до наших авангардистов и постмодернистов понимал, что значит представить себя под какой-то личиной, работал над своим имиджем сам.