Стены молчания

— Ты вернул мне черненькую. Последний раз, когда я видел ее, я был за зеркалом. Прежде чем закончится ночь, кусочки этого зеркала вырежут эпитафии на каждом из вас. — Его голос был бесстрастным, он говорил с легким немецким акцентом.

Я увидел, как рука Полы взмыла из машины и процарапала его лицо. Казалось, Карлштайн даже не заметил этого, не появилось даже крови.

— Оставь их в покое! — закричал я. Я побежал к машине быстрее, чем я мог поверить. В одной руке у меня был ворчащий груз, свободной рукой я размахнулся молотком и ударил им Карлштайна по плечу.

Он упал назад, его лицо искривилось от удивления и боли.

В эту секунду я не знал, какой шаг будет следующим. Ударить его еще раз или убираться отсюда?

Пола вытянула руки из машины:

— Дай его мне.

Я дал ей мальчика, коробку и открыл дверь с водительской стороны.

Карлштайн еще не пришел в себя, и его рука была загнута вокруг порожка двери, когда я начал закрывать ее. Я взглянул в его лицо, заросшее, еще показывался ряд нереально белых зубов, теперь слегка обнаженных. Какое-то время я ожидал, что он скажет что-нибудь, объяснится. Но он лишь смотрел на меня.

Я с силой рванул на себя дверь и почувствовал хруст руки Карлштайна о рамку.

Он вскрикнул и упал.

Я завел машину и сильно надавил на газ, чувствуя, как задние колеса машины проворачивались и петляли.

Дорога шла от дома Карлштайна вокруг лагуны с москитами, затем, казалось, вела к большому дому. Где же был поворот на шершавую дорогу?

Я посмотрел назад. Карлштайн уже сидел в своей серебристой «тойоте», 4 на 4, огромная, быстрая, но податливая, огромный мотор с неистовой мощью — и я видел, как она немного отъехала в сторону, когда он вдавил педаль до упора в пол и начал сокращать разрыв.

Я практически проехал мимо поворота. Разворот на сто восемьдесят градусов, сразу на другую дорогу, ведущую вокруг лагуны и назад, к главной дороге.

Выворачивая руль, я въехал в ямку. Когда машину тряхнуло, с заднего сиденья послышались звуки, словно кого-то рвало.

— Плохие новости, советник. — Голос Полы был на удивление спокойным.

— Все в порядке, я уже чувствую, — сказал я.

Наконец я увидел шершавую дорогу впереди и прибавил оборотов.

Я еще мог мельком видеть «тойоту», за лагуной, скачущей по колее и поднимающей облака пыли и камней. Этот монстр мог есть камни и выплевывать их назад.

Раздел между колеей и шершавой дорогой был отмечен шероховатой асфальтной кромкой, которую мы переехали на скорости в тридцать миль в час. Это было не быстро, но мы все это почувствовали. Передние колеса сильно подскочили, когда мы приземлились, и я попытался удержать машину на дороге. Галечный пляж располагался четырьмя футами ниже набережной, на дальней стороне дороги.

Приступ облегчения оттого, что я находился на дороге и что все колеса были на месте, скоро был омрачен серебристым мельканием в зеркале заднего обзора.

Впереди, слева от нас, был клуб Сиванака. Вечеринка закончилась. Гости толпились вокруг входа, когда лимузины и люди лениво выползали на дорогу. Я нажал на клаксон, дал сигнал фарами и проехал мимо них.

Я еще раз взглянул на дорогу. Там не было тел, перевернутых машин. Лишь фары серебристой «тойоты» в пятидесяти футах позади меня.

Поездка по петляющей дороге между яхт-клубом и насыпью состояла из постоянных отклонений, когда я пробивал дорогу вокруг пары-тройки медленно тащившихся лимузинов, полных нажравшимися тинэйджерами. В этой обстановке у меня и Карлштайна были равные шансы, но рано или поздно сходные показатели наших машин приведут все к окончательному знаменателю.

Фары залили светом окна заднего обзора. Они, должно быть, были всего в нескольких футах от нас. Они мерцали от дальнего к ближнему свету. Включил, выключил, включил, выключил. Ничего не значащая угрожающая азбука Морзе.

Внезапно наша машина затряслась, когда Карлштайн прибавил газа и въехал в нас. Я ударился головой о руль и услышал, как телефон вылетел с пассажирского сиденья и тяжело упал на переборку пола. С заднего сиденья донеслись жалобные стоны.

Мы выехали из-под завесы деревьев и теперь ехали по насыпи по направлению к посту охраны.

Я забыл про офицера — толстенького Миллера. Я действительно забыл про него. Я практически засмеялся. Затем снова. Что бы я сделал по-другому, если бы я вспомнил о нем? Я что, стал бы думать о том, что, может быть, было бы лучше сдаться ему, чтобы он спас нас от прыгающих фар и «тойоты» весом в тонну или две?

Может быть, я и подумал бы об этом побольше, но ответ все еще оставался отрицательным.

Я притормозил, когда мы подъехали к будке, догадавшись, что Карлштайн не станет ничего делать по соседству с полицией Бейвиля. В зеркале заднего обзора фары были уже не так ярки, он немного отстал, выпустив остатки моего заднего крыла, и он немного приглушил свет фар. Теперь он выглядел как разумный запоздалый ездок, а не серебряный ангел смерти.