— Твою мать, чем у вас здесь воняет?! — Бирюк ударил Енота в бок сапогом. — Да вставай уже!
— А? — голова гудела.
Он смог разлепить глаза, с трудом схватившись за спинку дивана. Под ногти тут же попало несколько заноз, заставив прийти в себя. Сел, жадно хватая воздух.
Бирюк уже растолкал Змея и крутил в руках небольшую стеклянную бутылку. Крышка у той, если судить по нарезке на горлышке, должна прикручиваться очень плотно. Но внутри практически ничего не осталось, лишь следы чего-то фиолетового. Енота передернуло при виде лениво сползающих по стеклу тягучих капель. Хотя Змею, рядом с диваном которого Бирюк и нашел склянку, приходилось хуже.
Глаза, бегающие по сторонам, дикий ужас в них. С края рта к воротнику протянулась тягучая блестящая слюна. Горловой хрип тоже не казался чем-то хорошим.
— Пей! — Бирюк воткнул между губ Змея флягу. — Пей, сказал!
Что там плескалось внутри нее, Еноту тоже довелось попробовать. Влив половину в Змея, бородач протянул фляжку ему. Глотнуть крепкого, на зверобое самогона оказалось необходимо. Откашлявшись и придя в себя от ядреного пойла, Енот неожиданно понял, что ему полегчало.
— Так… — Бирюк одобрительно похлопал его по плечу. — Ты уже в порядке, смотрю? Змей, твою же за ногу! Блюй уже, чего тянешь?
Енот взял в охапку оружие, кепку, «сбрую» и пошел в коридор. В купе ощутимо воняло чем-то тяжелым, приторно сладким и хотелось скорее выйти оттуда.
— Что у вас там творится, дорогой мой? — Семерка стояла тут же, дымя сигаретой. — И не ори, курица.
А, точно. Рядом с ней, напыжившись и покраснев, стояла давешняя дама в шляпке с вуалью. И орала:
— Я тебя сгною, дай только добраться до Челябы! Шалава, ты чего о себе возомнила тут! Кому ты рот затыкаешь, я тебя спрашиваю? Ты знаешь, сука, кто я такая?
Чистильщик покачал головой и пошел мимо них в сторону выхода из вагона. Всё, что в нем происходило, причины приснившегося ему форменного бреда, и всё прочее могли подождать.
Енот вышел на площадку, решив подышать свежим воздухом. Подышать не получилось. Ветер дул навстречу, и прямо ему в лицо ударило запахами горячего масла, остатками пара и дымом, вперемежку с мельчайшими крошками угля из паровозной топки. Хотя голова поезда отсюда даже и не виднелась, но долетало все, вырабатываемое движителем. Енот сплюнул со злости, втянув в себя сложный аромат, и решил не задерживаться.
— Да, воняет! — кондуктор возник рядом. — Ветер…
— Я уже понял, — проворчал Енот, и с интересом осмотрел собеседника. — Мы пока рядом с городом, не?
Кондуктор, за проведенное в собственном закутке время, успел нацепить на себя громоздкий жилет, в котором Енот не без удивления признал защиту, обычно используемую силами КВБ и стальную круглую каску.
— Уже не совсем рядом, — усач подтянул ремешок на подбородке. — Едем часа два или три, не меньше. Полустанок только через полсотни верст, и холмы, вон, видишь?
— Вижу…
Енот подтянул ремни, поправил подсумки с магазинами. М-да, не очень и удобно, хорошо, что хоть вес распределяется неплохо. Проверил автомат, отвел затвор. Нет, грязи незаметно, вчера вычистил на совесть. Пора все-таки и зайти. Ветер стал сильнее, бросал в лицо пыль с песком. Смысла от стояния здесь — никакого. Да и не нужно, наблюдать за Степью в один конец можно и через окна, закрытые наполовину стальными щитами с прорезями-бойницами. Поезд, гремя и грохоча металлом, несся вперед.
А вот показалось ли ему, что по мохнатым от травы курганам мелькнули всадники, или нет — Енот не знал.
— Нет, как у тебя ума хватило таскать ее с собой таким образом, не скажешь? — через открытую дверь в купе Бирюк басил в сторону стоявшего Змея. — Енот-то вон отошел уже, а ты? Чуть с ума не сошел, дурень…
— Интересный у тебя товарищ. — Семерка, рядом с которой продолжала разоряться фифа в шляпке, совершенно не обращала на ту внимания. — Откуда он взял ту дрянь, не знаешь?
— Он мне пока совсем не товарищ. — Енот поправил ремень автомата. — Мне что-то показалось, там, на холмах.
— Креститься надо, если кажется! — выпалила совсем уже разозлившаяся тетка. — А не стоять с умным видом.
Раскатисто прозвенело по пластине, закрывающей окно, свистнуло рядом с лицом Енота, и голова владелицы вуали лопнула, брызнув красным крошевом.
— Степняки! — ввалился в вагон кондуктор. — Степняки!!!
Семерка вытерла рукавом лицо, посмотрела на кружева рубашки и вздохнула:
— Дорогая сорочка была, эх…
— Мама… — девчушка, лет двенадцати, стояла в коридоре и смотрела на тело в фиолетовом, лежащее на ковре. — Мамочка…
— Ложись, дура! — Семерка оказалась рядом с ней одним прыжком, втолкнула в открытую дверь купе. — Не поднимай головы!
Енот прижался к защите окна, взглянул в амбразуру. Да уж, дело приняло нехороший оборот.