«Почему я вдруг вспомнила об этом? — подумала Элька и, согнувшись, плотнее запахнула на себе бурку. — Неужели не найдем дороги? Неужели Святодуховка осталась где-то в стороне?…» Увидеть бы только огонек, самый слабый, о большем она и не мечтает… Метель усиливалась. Элька еле передвигалась, разбрасывая сапогами снег, чтобы нащупать дорогу. «Здесь где-то должна она быть, — думала Элька. — Ветер дует справа, значит, лошади взяли влево…» Элька повернула немного правее и, наткнувшись на столб, свалилась в сугроб. Это была Святодуховская дорога…
Элька выкарабкалась из сугроба и кликнула Калмена.
В сани Элька больше не садилась. Нагнув голову, она шла навстречу метели, стараясь не терять дорогу.
За ней плелись сани с тяжелой поклажей. Калмен Зогот хриплым голосом понукал лошадей и все упрекал себя:
«Черт меня дернул ехать… Что теперь делать? Так недолго и лошадей погубить. Только этого не хватает…
Поди знай, что поднимется такой буран… Света белого не видно…»
Эльке показалось, что Святодуховка уже близко, и она пошла быстрее. Но вскоре у нее перехватило дыхание, и ома повернулась спиной к ветру, чтобы немного передохнуть. Усталая, продрогшая, Элька поджидала сани.
«Куда же девался Калмен?» Девушка встревоженно всматривалась в беснующуюся белую пелену, кричала, аукала. Калмен не отзывался. Элька повернула обратно.
Вокруг в каком-то неистовстве кружила метель, свистела на разные лады.
Тройка молодых лошадей неслась дружной рысью. Поезд на Харьков отправлялся из Гуляйполя ночью, и Синяков, выехавший из Успеновки под вечер, рассчитывал, что приедет даже загодя. К тому же небо как будто прояснилось и ветер, бушевавший весь день, утихал. Закутавшись поплотнее в бурку, он подсчитывал, сколько хлеба осталось в степи под снегом, сколько — в плохо обмолоченных скирдах. Подсчитав, в скольких колхозах в ближайшие дни кончится корм для скота, он совсем повеселел. Да, проделана большая работа, в этом не могло быть сомнения. «Хозяин» его, Синякова, похвалит… И ему уже не терпелось поскорей попасть в Харьков.
Но погода постепенно стала портиться. С земли поднималась снежная пыль. Снег теперь бил прямо в лицо. А когда миновали Святодуховку, завыл ветер. Впереди, в снежном вихре, ничего не было видно. Лошади захрапели, встали на дыбы. Было ясно, что до Гуляйполя сегодня не добраться, и Синяков велел вознице поворачивать обратно к Святодуховке.
Калмен не отзывался. Элька чувствовала, что силы ее иссякают. Вот-вот ветер повалит ее в сугроб, и тогда она уже не выберется. Вдруг где-то совсем рядом послышался человеческий голос. Может, это ей показалось? Но вскоре раздалось ржание лошадей, а потом мимо нее пронеслись сани.
— Стой, стой! — закричала Элька, испугавшись, что сани сейчас скроются.
На санях, видно, услышали ее и повернули обратно.
— Хто це там? — донесся приглушенный голос. — Нас занесло… Лошади стали…
— Чьи лошади? Откуда?
— Из Бурьяновки…
Синяков немного помолчал. «Ну их к черту, — подумал он, — пусть сдохнут здесь, как собаки». Он потуже стянул вокруг шеи башлык и хотел было крикнуть вознице, чтобы погонял, но тут же одумался. Возница все равно разболтает, и тогда не оберешься хлопот.
— Где они стали? — спросил он.
— Где-то здесь, правее, недалеко от дороги. Возница подсадил Эльку в сани и тронул лошадей.
Синяков уже был рад, что ему встретилась эта девушка. Завтра вся округа будет знать, что он спас людей от верной гибели…
Они взяли немного вправо и сразу наткнулись на сани. Тяжело нагруженные сани стояли, скособочившись, лошади до колен увязли в сугробе, и Калмен хлопотал около них.
— Эй, кто здесь? — Синяков спрыгнул в снег.
— Из Бурьяновки, — отозвался Калмен охрипшим голосом.
— Кто такой?
— Колхозник. Зогот.
— А, Зогот! Какого черта ты выехал с грузом в такую погоду? — Голос Синякова был, как всегда, начальственно строг.
Калмен Зогот с возницей перетащили несколько мешков в сани агронома, а потом помогли лошадям выбраться из сугроба. Сани тронулись. Вскоре они уже двигались среди разбросанных, утонувших в снегу хат Святодуховки. Лошади пошли живее, видно почуяв теплую конюшню и свежий овес в корыте.
Время было позднее. Только в некоторых хатках сквозь замерзшие стекла просвечивался скудный свет. На колхозном дворе помогли Калмену распрячь лошадей и устроили их в теплой конюшне.
Калмен шагал по конюшне, бил ногой об ногу, только теперь почувствовав, как окоченел. Конюшня была слабо освещена висячим фонарем.
— Ну, надо где-нибудь устраиваться. — Синяков подошел к Эльке. — А я и не знал, что с нами едет такая молоденькая девушка! — Он улыбнулся. — Я думал… Вы, конечно, замерзли?
— Нет, не особенно, — ответила Элька. — А где, собственно, можно сейчас устроиться?
— Возниц мы оставим здесь — им нужно следить за лошадьми, — а мы с вами можем пойти к председателю.
— Нет, я тоже останусь здесь. Поздно уже…
— Ну, здесь вы не отдохнете. Идемте! Они и без вас справятся.
У Эльки не было никакого желания выходить на мороз, но Синяков настаивал. Да и Калмен тоже стал уговаривать.