— Ну, конечно, неприятно… Они, разумеется, недовольны. Но не принимайте это так близко к сердцу. И во всяком случае, сейчас надо немедленно идти в хату. Вы простудитесь…
— Мне сейчас все равно.
— Ну что вы, что за настроение! Случаются вещи похуже. — Синяков вдруг поймал Элькины руки и крепко потер их, неодобрительно качая головой.
Девушка на минуту смутилась, потом, благодарно улыбнувшись, высвободила руки.
— Вы куда-нибудь торопитесь? — нерешительно спросила она.
— Как раз хотел напроситься к вам в гости. Посидим, вы согреетесь, а там, может, что-нибудь придумаем вместе…
— Да, да, — быстро проговорила Элька. Ей сейчас было так одиноко и грустно, что, кажется, будь на месте этого симпатичного агронома Юдл Пискун, она и его зазвала бы к себе в хату.
Синяков велел вознице отвести лошадей на колхозный двор, а сам пошел за Элькой.
В маленькой, низкой комнатке было темнее, чем на улице. Красными, набухшими пальцами Элька с трудом развязала платок, сбросила с себя полушубок, потом отыскала на окне лампу, зажгла ее и только тогда заметила, что Синяков все еще стоит у двери.
— Почему вы не входите? — спросила она.
— Боюсь наследить, — любезно ответил Синяков.
— Ничего, уберу. Вы раздевайтесь.
— Ну вот, из-за меня столько хлопот! — Он взял веник и аккуратно смел снег с сапог.
— Ух, как я замерзла! — Элька прижалась к печке, как бы желая обнять ее. — Вы представляете, с самого утра в степи. И впустую… Ведь это была единственная наша надежда… Не знаю, что теперь делать?…
— Что вы можете сделать? Вам-то, во всяком случае, не в чем себя упрекнуть.
— Ах, да разве в этом дело! Вы скажите, как быть с колхозниками… Положение-то ужасное!
— Уверяю вас, положение совсем не такое ужасное, как вам кажется, — осторожно сказал Синяков, усаживаясь на табурет и подвигаясь к печке. «Прежде всего надо ее успокоить». — Вы, видно, плохо знаете эту публику. Вы в самом деле думаете, что у них ничего нет? Наивное дитя! Весь хлеб у них. Мужики народ хитрый. Сами растащили его при молотьбе, а теперь жалуются.
— Вы серьезно?
— А вы попробуйте поройтесь у них в клетушках, на чердаках… — вкрадчиво проговорил Синяков и осекся, заметив, что Элька как-то чересчур пристально смотрит на него.
— Это у кого же рыться? — спросила она сухо. — У Хонци? У Хомы Траскуна?
— Молодец, — широко улыбнулся Синяков, думая про себя: «Нет, с этой девушкой надо ухо держать востро». — Молодец, что так доверяете людям! Конечно, огульно нельзя говорить… Но согласитесь все-таки, — он развел руками, — что есть ведь еще отсталые колхозники. Душа собственника, сами знаете…
— Да, это верно, — задумчиво сказала Элька.
— Вообще в деревне теперь нелегко, — продолжал Синяков, со вздохом доставая из кармана брюк жестяную коробку с махоркой и ставя ее на стол. — Работаешь день и ночь, вечно занят, и не замечаешь, как проходит лучшее время. О себе самом, о личной жизни некогда и подумать…
Элька вопросительно посмотрела на него. — Ну вот, такая девушка, как вы, — Синяков осторожно сгреб в ладонь рассыпавшуюся по столу махорку и смахнул ее в бумажку, — что вы знаете о счастье, о настоящем счастье? — Помолчав, он добавил: — Ведь кроме общественных дел…
— А это разве не счастье? — прервала Элька.
— О, конечно, это большое счастье! Но ведь в жизни должно быть еще что-то. Правда?
— Правда. — Элька слегка улыбнулась.
— Вот видите… Всегда соглашайтесь со мной.
— А вы думаете, что вы всегда правы?
— Непременно!
— Люблю людей, которые верят в себя.
— Это меня радует.
«Теперь самое подходящее время, — подумал Синяков. — Только не уходить отсюда сегодня, во что бы то ни стало остаться!» И тогда… Он из нее веревки будет вить.
— О чем вы задумались? — спросил он.
— Все думаю, что теперь делать.
— Хотите меня послушаться? — спросил Синяков, твердо глядя Эльке в глаза.
— Ну?
— Вы сегодня достаточно потрудились, отдохните, а завтра мы вместе подумаем. Утро вечера мудренее.
— Ну что ж, ничего другого мне не остается. Элька собрала разбросанные будылья и сложила их у печки. С улицы донеслось пение.
— Видите, молодежи и мороз не страшен! — поддразнил ее Синяков.
— Хорошо поют наши девушки, — задумчиво сказала Элька.
— Петь-то они горазды. Но должен сказать правду, что интересной девушки я уже давно не встречал, ну ни одной… кроме… Простите за откровенность, кроме вас, конечно…
— Так-таки ни одной? — Элька улыбнулась.
— Я это серьезно. С первой минуты, как я вас увидел, вы понимаете, с первой минуты… — Он замолчал.
— Что вы на меня так смотрите? — Она слегка отвернулась.
— А что? Даже посмотреть на вас вы мне не разрешаете? Знаете, мне, пожалуй, нужно перестать к вам ходить, — сказал он тихо.
— Почему?
— Так…
— Но почему же?
— А разве вам не все равно, хожу я или нет?
— Может, и не все равно.
— Правда? О, если так… — Он взял ее за руку.
— Если так, я сейчас принесу борщ, и мы пообедаем, — шутливо сказала Элька, отнимая руку.
Она быстро набросила на себя платок и вышла в кухню. Синяков остался один. Довольный, он начал ходить из угла в угол, рассматривая комнату, как будто был уже здесь хозяином.