Степь зовет

Шелковицы на вершине бугра запылали костром. За Черным хутором разливалось пламя заката.

Элька уже миновала гуляйпольские могилки. Она торопилась. Надо до ночи добраться до Успеновки. Там она переночует у своей подруги Маруси Казаченко, с которой они вместе работали на маслобойке, а завтра утром уже будет в райцентре.

За курганом послышался стук колес.

«Хорошо бы на Гуляйполе… Может, подвезут», — с надеждой подумала Элька.

Она обернулась. Телега была уже видна. Она быстро катилась по дороге, поднимая невысокую пыль.

Элька свернула с дороги на травянистую стежку, тянувшуюся вдоль кукурузного поля. Скоро телега нагнала ее и замедлила ход. Элька узнала возчика.

— Шефтл! — радостно вскрикнула она. — Куда это ты? Воз был набит пышным, свежим, пахучим сеном.

Шефтл сидел в нем по пояс и смотрел на Эльку черными, как смородина, смеющимися глазами.

— Пр-р-р, курносые! Лошади стали.

— Ты на Гуляйполе? — Шефтл перекинул ногу за грядку телеги. — Давай полезай, денег я с тебя не возьму… Пр-р-р! На колесо становись.

Чуть приподняв юбку, Элька ловко взобралась на задок.

— Трогай! — Она прыгнула в сено. — Так куда ты едешь и зачем? Стой, не гони! — воскликнула она, растягиваясь на теплом от солнца сене. — Куда ты так торопишься?

Привстав на коленях и размахивая в воздухе кнутом, Шефтл свистел и гикал на лошадей:

— Гей! Айда!

На минуту отступили все заботы — неубранный хлеб, мать, которая слегла после первого же выезда в поле.

Под вечер, когда Шефтл вернулся из Вороньей балки, так и не дожав своей полосы, он узнал, что Элька недавно ушла в Гуляйполе. Шефтл вдруг вспомнил, что собирался в Успеновку за грохотом. Он мигом перепряг лошадей и погнал следом за Элькой, больше всего боясь, что ее перехватит какая-нибудь подвода…

Элька устраивалась поудобнее за его спиной.

— Куда гонишь сломя голову? — стукнула она его кулаком по плечу.

— Ш-ш-ш, курносые! — Шефтл натянул вожжи. — В Успеновку еду, дело есть. Садись сюда, — он показал ей место возле себя, — там тряско. А ты куда?

Он посмотрел на нее с укором, точно говоря: «Ты-то едешь по чужим делам, знаю. И на что это тебе? Разве не могла бы ты жить по-другому? Вот она, твоя доля, вот он я, перед тобой. Чего тебе еще надо?»

Он подсунул кнут под сено и все посматривал на девушку.

В вечернем сумраке гулко отдавался стук колес. Телега уже миновала бугор с шелковицей, кукурузные поля остались позади.

— А правда, будто ты думаешь уходить от нас? — нерешительно спросил Шефтл.

— Кто тебе сказал?

— Люди говорят. Не получается у вас, всем видно. Не для Бурьяновки это…

— Тебе что, хочется, чтоб я ушла? — Ресницы у Эльки шаловливо сощурились, в глазах задрожал теплый огонек.

Сейчас она выглядела еще милее, чем всегда, — может быть, оттого, что новая голубенькая кофточка так шла к ее светлым волосам, так плотно облегала ее полные плечи и крепкую грудь. Красивая кофточка, глаз не отведешь…

— Я и сам не знаю, — печально отозвался Шефтл. — И зачем только ты сюда приехала? Чего мне раньше не хватало? А сейчас сам не знаю, что со мной делается. Обидно мне за тебя, Элька, очень обидно! А как подумаю, что тебя не будет, тоска берет…

Элька живо повернулась к нему, голубая кофточка на миг прильнула к его рукаву.

— Тоска, говоришь?

Телега, мерно покачиваясь, катила мимо веселокутских полей. Он долго смотрел на них, потом показал рукой:

— Вот… даже глядеть скучно. Не та стала степь. Все пшеница да пшеница… Тоска… Прошлым летом степь еще была совсем другая. Благодать! Там тебе пшеница, а там овес, там полоска ячменя, там рядок подсолнухов, глаз не нарадуется. И желтое, и зелененькое, и голубое… А сейчас одна желть… Но-о!

На минуту он скосил глаза на Элькины загорелые ноги и хлестнул лошадей вожжами.

«Такая девка славная, а таскается по чужим делам, — не мог он успокоиться. — Ну к чему это?» И он дурак, ну к чему он гонит сейчас лошадей, ведь не к спеху, еще когда веять придется… А она, чего доброго, еще и смеется над ним…

— Ты что так смотришь? — сухо спросил он.

— Да так… Подумала, что если б пришлось уйти отсюда, тоже бы заскучала. Но пока что я никуда не ухожу.

— Правда? — вдруг обрадовался Шефтл. — Все равно останешься, хоть бы ничего у вас и не вышло?

Элька задумчиво покусывала сухой стебелек.

— Ты не молчи, говори. — Шефтл придвинулся к ней.

— Я-то говорю, ты вот меня не слушаешь, — усмехнулась Элька. — Держишься за свою земельку и не хочешь понять, что не ты хозяин, земля над тобой хозяин. Надрываешься, жилы из себя тянешь, а живешь бедно, вот ты что пойми. А мы это хотим переменить. На тебя вот пшеница тоску наводит, а я сплю и вижу, как она колышется по всей степи. Для тебя же, чудак, чтобы легче было… Как ты не понимаешь! — горячилась Элька, сердясь на себя, что не находит нужных слов, и на него, что таких простых вещей не понимает.

— Пока что мы еще никакой легкости не видали, — угрюмо отозвался Шефтл. — Но-о!

— На готовое хочешь? Я вот пешком пошла в Гуляй-поле за трактором, они мучаются там на трех клячах, а ты…

— Пускай мучаются, не моя забота.