Степь зовет

Вокруг было так сумрачно и глухо, таким заброшенным выглядел этот двор и эта одинокая, охающая старуха… Эльку охватило странное чувство. На минуту ей представилось, что именно так должен выглядеть двор последнего во всей стране единоличника.

Элька кончила накрывать ворох. Быстро стряхнула приставшие к платью соломинки и подошла к старухе.

— Скажите своему сыну, что я заходила, — тихо сказала она, — что я хотела его видеть, ждала…

Элька сделала несколько шагов и остановилась.

— Вы ему передайте, что я еще зайду… завтра.

Она ушла.

Тьма все сгущалась. В стороне, во дворе Юдла Пискуна, мигнул и погас огонек.

Элька была уже за хутором. Впереди лежала ночная степь, на небе черными пластами громоздились тучи.

Навстречу порывами задувал резкий ветер, завивал платье вокруг ног. На ходу Элька потуже обвязала голову клетчатым платком, чтобы ветром не трепало волосы. Она пыталась собраться с мыслями. На бюро надо поставить вопрос о помощи, которую Ковалевск обещал бурьяновскому колхозу. Это раз. О соцсоревновании — это два… И надо поговорить о Хонце… Как тут быть? И, непрошеная, приплеталась мысль о старухе, которую она оставила одну, в темном дворе, и о нем, о Шефтле…

Там и сям в черной степи глаз смутно различал бугорки копенок.

Начал накрапывать дождь.

«Хотела бы я посмотреть, какой она станет через несколько лет, наша степь…» — подумала Элька.

Внезапно за ближней копенкой что-то зашуршало, и раздался короткий сухой треск. Элька сделала было шаг к копне, но упала. Черное небо прорезала молния, коротко пророкотал гром. Или это ей показалось?…

Элька попробовала подняться. Словно в тумане увидела она маленькую тень, скользнувшую по гребню балки. У нее звонко застучало в голове, острая боль пронзила то ли правую руку, то ли бок, и она вытянулась на земле. Ей послышалось громыханье колес на горе. Или это гром гремит и ветер свищет в ушах?…

Ветер свистел по степи и стегал землю крупным, холодным дождем.

Далеко окрест дышали желанной влагой массивы колхозных паров. А вниз по горе, погоняя буланых, несся Шефтл Кобылец. Он свистел лошадям: «Фью-у, айда!» — и на всю степь клял свою мужицкую долю.

Часть вторая

Перевод Р. Рубиной

1

Калмен Зогот, весь в пыли, с застрявшей в бороде соломенной трухой, торопливо шел с тока к своему заросшему травой двору. Уже подоспело время обеда, и у него сосало под ложечкой. Во дворе, около колодца, жена доила рябую корову. Не выпуская из рук влажного, теплого вымени, Геня-Рива живо обернулась к мужу и с волнением крикнула:

— Шлойме-Калмен! Шлойме-Калмен! Какое-то письмо пришло! На кухне лежит, на подоконнике. Под синей кастрюлей…

— Письмо? — недоверчиво переспросил Калмен. — Что за письмо такое?

С тех пор как в гражданскую войну убили Хаима, его сына-красноармейца, Калмен Зогот не получал писем. Ему никто не писал, и он никому не писал.

— От кого бы это, а? — недоумевал Калмен.

Он подтянул штаны и вытряхнул из своей густой черной бороды полову, словно дома его ожидал почтенный гость.

В тесной кухоньке пахло свежими огурцами. Калмен подошел к оконцу, осторожно приподнял синюю кастрюлю и увидел на подоконнике большой желтоватый конверт.

— В самом деле письмо! — удивленно пробормотал он, с опаской коснувшись конверта огрубелыми пальцами. — И кто бы это мог послать, а? Не случилась ли беда какая?…

Он несколько раз перечитал про себя адрес. А вдруг, даст бог, это ошибка и письмо вовсе не ему? Но на конверте крупными русскими буквами были выведены его имя и фамилия. Медленными шагами направился Калмен к двери и, сдунув пыль, уселся на пороге. Он посмотрел конверт на свет, осторожно вскрыл его, вытянул сложенный вчетверо лист пожелтевшей плотной бумаги, похожей на засаленную страницу старого молитвенника.

Калмен сгреб в кулак свою густую бороду, чтоб она ему не мешала, и, с трудом разбирая слова, начал медленно читать: