Когда председатель подъехал к току, дождь уже совсем прошел. Посветлело. Небо над омытой степью стало словно выше. Колхозники в подвернутых штанах осторожно ступали босыми ногами по холодной грязи, полной грудью вдыхая свежий послегрозовой воздух.
Степь, куда ни бросишь взгляд, казалась теперь необычайно широкой. Далеко-далеко, на пригорке около Нечаевского хутора, вертел крыльями ветряк. На самом горизонте ясно обозначались уже обмолоченные скирды соседних колхозов.
Меер Волкинд, большой, нескладный, грузно топал в высоких юфтовых сапогах вокруг кучи пшеницы, лез руками под солому, щупал зерно и сокрушенно бормотал:
— Как это я не догадался приготовить брезент? Сколько пшеницы промокло… Попробуй высуши ее теперь…
— При чем тут вы? — подскочил к председателю Юдл Пискун. — Налетело нежданно-негаданно… Кто мог думать… Да и беда не велика. Пусть только покажется солнце — переворошим копны, и пшеница у меня будет сухонькой. Что ты скажешь, Калмен? — вдруг обратился он к стоявшему неподалеку Зоготу, как бы призывая его в свидетели.
Меер Волкинд угрюмо шагал в своем отяжелевшем плаще по мокрому току и клял себя за то, что не вывез обмолоченный хлеб, что затянул с молотьбой.
— Ничего не поделаешь, надо будет опять переворошить копны, — повторил он слова Юдла. — Боюсь только, как бы дождь не зарядил надолго…
У навеса, где столпились колхозники, Коплдунер мыл в луже ноги.
«Сейчас эта глухая тетеря съязвит на мой счет, — подумал, досадливо морщась, Волкинд. — И чего ему надо? Всегда всем недоволен, такой же, как Хонця… „Ему бы хомуты чинить, а не колхозом управлять“, — так, кажется, Коплдунер сказал Юдлу про меня? Ну и правление подобралось — на одного Юдла можно положиться. Настоящий труженик…»
Между тем Коплдунеру было сейчас совсем не до Волкинда. Ему важно было знать, почему Настя все возится у кукурузы, когда все остальные уже с полчаса как ушли оттуда. Вдруг у него екнуло сердце. Не Настя ли там идет, размахивает руками? Она… Коплдунер проворно скрылся за молотилкой.
Босая, в промокшем тонком платье, которое облепило ее плотное, ладное тело, слегка разрумянившаяся, Настя остановилась возле навеса, кого-то ища глазами.
— Что потеряла? — подмигнул ей Юдл.
— Дождь, который прошел, — нарочито громко ответила Настя и повернула к арбам.
Коплдунер за молотилкой ладил грабли. Поскользнувшись в луже, девушка подбежала к нему с протянутыми руками.
Парень даже не оглянулся, молча наколачивал грабли на держак.
— Что с тобой? — удивленно спросила Настя.
— Со мной ничего, — ответил холодно Коплдунер. Девушка смотрела на него широко раскрытыми глазами.
— Коплдунер, какая муха тебя укусила? — Она вдруг звонко рассмеялась.
Он не мог удержаться и все-таки взглянул на нее. Никогда она не казалась ему такой привлекательной. Крепче, чем когда-либо, прижал бы он ее сейчас к себе. Но обида от этого нисколько не уменьшилась.
— Чего ты так смотришь? — спросила Настя. — Или разонравилась?
Парень насупился, молчал.
— Ну что с тобой? Заговоришь ты наконец?
— Можешь возвращаться к своей кукурузе. — Коплдунер отвернулся и пошел к навесу.
— Постой! — воскликнула Настя.
— Ну, что еще? — Он задержал шаг.
— Подожди…
— Мне нечего ждать…
— Послушай, что я тебе скажу.
— Слыхали…
— А может быть, я скажу такое, чего ты не слышал?
— А мне все равно. — И пошел быстрее к навесу. Меер Волкинд стоял у навеса и ругал колхозников за разбросанную упряжь. Те лениво отругивались. Недовольный, председатель вернулся к своей бедарке, взнуздал лошадь и, бросив взгляд на Юдла, спросил:
— Ну, кто со мной? Поздно уже.
Юдл Пискун, не мешкая, взобрался на бедарку и уселся рядом с Волкиндом. Неожиданно с другой стороны двуколки вырос Риклис, длинный, худой, с колючими, завистливыми глазами, и поставил ногу на подножку.
— Куда? — возмутился Юдл. — Куда ты лезешь? Не видишь, какая грязь! Лошадь не потянет.
— Грязь? Вот ты и иди пешком! — вскипел Риклис. — И так все время разъезжаешь, хватит! Слезай, слезай, нечего раздумывать! Вываливайся.
— Но-о! — Юдл со злостью стегнул лошадь. Бедарка рванулась с места и, разбрасывая комья грязи, покатилась вниз по току.
— Новый хозяин на нашу голову! — орал вслед Риклис. — Катается по целым дням, а ты работай на него, надрывайся, чтоб его разорвало… А председатель сидит, как истукан, хоть бы слово сказал… Я им поработаю, они меня запомнят…
Над освеженной степью воцарился покой. Только дождевая вода бурлила в заросших канавах и с шумом неслась вниз, к взорванной плотине.