Читаем Степан Бандера. «Икона» украинского национализма полностью

Фронт, остановившийся на линии Луцк — Коваль, Луцк — Броды, Тернополь, нас разделил. И из командования остался только я. Сформировал провод из людей, находившихся там, и командовал боем под Гурбами. Я хотел все наши отделы перекинуть на восток, то есть не хотел, чтобы битва произошла именно под Гурбами. Нас оттеснили под фронт. Собрались почти пять тысяч наших людей. А советских войск — более 20 тысяч. Они нас окружили. Это были не только военные части, но и самолёты, танки. Они планировали нас полностью уничтожить… 24 апреля после почти недели боёв я увидел, что людей нечем кормить. К тому же было немало раненых. И тогда мы прорвали фронт и вышли из окружения. Ну, а когда выдрались, на наше место пришли большевики, обнаружившие в тайных убежищах и убившие много местных людей.

— Я слышал, что во многих убежищах настоящих воинов УПА не было. Люди просто прятались. И только время от времени совершали какие-то акции против большевиков. У этих людей почти отсутствовала военная подготовка.

— Они просто не хотели идти в войско, в Красную Армию. Прятались от призыва. Что это был за призыв? Их, не обмундированных, не вышколенных, почти не вооружённых, бросали в бой против вооружённых до зубов немцев… Очень многие погибли. Так они себе говорили: «Лучше погибну у себя в хате, чем должен погибнуть где-то на фронте».

— Меня очень интересует такая вещь: правда ли, были серьёзные бои с немцами? А то некоторые люди говорят, что таких боёв не было…

— Были. И немало. Один из самых больших вспыхнул под Загором. Там есть монастырь — Загоровский. Бой продолжался несколько дней. Немцы неоднократно хотели нас уничтожить. Мы тоже организовывали на них нападения. И там, где мы это делали, почти всюду побеждали.

— Тем более что они этого не ожидали…

— И ещё потому, что не могли против нас бросить много своих сил при наличии фронта против Советов. Но они грабили население, вывозили людей. И они, в частности, молодёжь, больше всего шли в УПА. Мы создавали офицерские школы, в которых готовили свои командирские кадры. Кроме этого, к нам перешли много офицеров-украинцев из Советской Армии. Это были одни из самых лучших учителей военного дела. У нас достаточно много людей прошли советскую школу.

— Удивительное дело: в группе я встретил двух евреев, татар, даже одного грузина… Как это произошло? Очевидно, убегали от немцев, шатались по лесам. Не было, куда приткнуться…

— Нет, там было другое: немцы сформировали из пленных несколько отрядов для борьбы против украинских повстанцев — грузинский, армянский, азербайджанский. Были ещё узбеки из Средней Азии. Но мы послали к ним своих людей с листовками, и эти отряды перешли на нашу сторону, на сторону УПА. Поэтому в 1943 году возникла потребность созывать конгресс порабощенных Москвой народов. Мы созвали такой конгресс из ряда представителей разных народов. Его работа базировалась на основах, что каждая нация на территории Украины имеет право на свою самобытность.

— Я читал постановление 3-го Большого сбора… У меня этот текст есть.

— Не думаю, что даже сейчас люди могут что-то сказать против постановлений тех собраний. Ничего там не было шовинистического.

— Даже было что-то социалистическое…

— Когда мы говорили о бесклассовом обществе, то под этим понимали, что у большевиков существует классовое общество, что там есть класс большевистских вельмож, которому и принадлежит полная власть. У народа власти нет. А для нас каждый человек ценен. Мы вообще считаем, что формировать какую-то политику по классовым признакам вредно. Мы ещё написали брошюру по-русски «Кто такие бандеровцы и за что они воюют» и в ней поместили перевод материалов 3-го Большого сбора. Но потом эта программа стала причиной конфликта между людьми, сидевшими в немецких тюрьмах и не принимавшими участия в борьбе на востоке, воевавшими на родине. Они не понимали нашей программы. Потому что всё нужно пережить, и только тогда, когда всё переживёшь, непосредственно столкнёшься с реальными потребностями людей, — что-то можешь вносить в свои программы.

— Пан Васыль, у вас было много встреч со Степаном Бандерой?

— Да.

— Сейчас о нём сочинено столько разных легенд. С одной стороны, вырисовывается какой-то сверхчеловек, гипнотическая личность. С другой, наоборот, это якобы был никудышный человек (как недавно писал Олесь Бузина), за которого всю работу выполняли другие люди… Каким же он был на самом деле?

Перейти на страницу:

Все книги серии Военный архив

Нюрнбергский дневник
Нюрнбергский дневник

Густав Марк Гилберт был офицером американской военной разведки, в 1939 г. он получил диплом психолога в Колумбийском университете. По окончании Второй мировой войны Гилберт был привлечен к работе Международного военного трибунала в Нюрнберге в качестве переводчика коменданта тюрьмы и психолога-эксперта. Участвуя в допросах обвиняемых и военнопленных, автор дневника пытался понять их истинное отношение к происходившему в годы войны и определить степень раскаяния в тех или иных преступлениях.С момента предъявления обвинения и вплоть до приведения приговора в исполните Гилберт имел свободный доступ к обвиняемым. Его методика заключалась в непринужденных беседах с глазу на глаз. После этих бесед Гилберт садился за свои записи, — впоследствии превратившиеся в дневник, который и стал основой предлагаемого вашему вниманию исследования.Книга рассчитана на самый широкий круг читателей.

Густав Марк Гилберт

История / Образование и наука

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
40 градусов в тени
40 градусов в тени

«40 градусов в тени» – автобиографический роман Юрия Гинзбурга.На пике своей карьеры герой, 50-летний доктор технических наук, профессор, специалист в области автомобилей и других самоходных машин, в начале 90-х переезжает из Челябинска в Израиль – своим ходом, на старенькой «Ауди-80», в сопровождении 16-летнего сына и чистопородного добермана. После многочисленных приключений в дороге он добирается до земли обетованной, где и испытывает на себе все «прелести» эмиграции высококвалифицированного интеллигентного человека с неподходящей для страны ассимиляции специальностью. Не желая, подобно многим своим собратьям, смириться с тотальной пролетаризацией советских эмигрантов, он открывает в Израиле ряд проектов, встречается со множеством людей, работает во многих странах Америки, Европы, Азии и Африки, и об этом ему тоже есть что рассказать!Обо всём этом – о жизни и карьере в СССР, о процессе эмиграции, об истинном лице Израиля, отлакированном в книгах отказников, о трансформации идеалов в реальность, о синдроме эмигранта, об особенностях работы в разных странах, о нестандартном и спорном выходе, который в конце концов находит герой романа, – и рассказывает автор своей книге.

Юрий Владимирович Гинзбург , Юрий Гинзбург

Биографии и Мемуары / Документальное