Степан Буков

- Только меня вводить не надо. Сергея Струнникова, пожалуйста. Сильно смышленый товарищ. А я только так, на подхвате. - Произнес извиняющимся тоном: - Я знаете как волновался! Боялся, собьюсь или кто собьет. А вот слушали. - Признался, потупившись: - Трусил, конечно. Поэтому, может, излишне на голос нажимал. Заметили?

Секретарь парткома Лебедев попросил Букова задержаться, спросил, когда остались наедине:

- Ты что же, без разведки - и сразу в бой? Мы к бюро этот вопрос готовили, занимались. Ну ладно, обошлось. А мог бы и сорваться.

Буков сказал:

- Самосвал, он где себя показывает? На выемках грунта под большое сооружение. А тут добыча на года рассчитана. Транспорт не временный, а постоянный нужен. Чтоб он, как конвейер, действовал от завода, и заводу только служил, и на стоимости продукции не сильно отражался.

- Смотри, какой знающий!

- Это не от себя, от людей, - сказал Буков. Пояснил: - У меня память на хороших людей. От каждого чего-нибудь прихвачу. - Сообщил радостно: Вот молодые ребята, инженеры, приняли меня в свою компанию. Набираюсь полезного. - Попросил: - Надо бы их транспортер тоже обсудить. Со свинцового рудника предлагают тянуть. Руду, полагаю, выгода, а насчет породы - это лишнее хватили: в отвал тянуть - себе дороже получится.

- А свою жизнь как обустроил? Почему бессемейный? - спросил Лебедев.

- Не довелось.

- Подходящую не нашел?

- Нашел, да тут же и потерял окончательно.

- Война?

- Нет, в мирной обстановке.

- А моя при мне сохранилась, санбатская. Зашел бы!

- Чего же, зайду, - согласился Буков. Помедлил, помолчал, потом произнес увещевательным тоном: - Только ты завышенно обо мне не думай. Я, по существу, с чужими мыслями только выскочил. В одиночку не додумался бы.

Вышли они из парткома вместе.

Неба было просторное, звездное, светящееся, далеко в пространстве зазубренная горная гряда с застывшими потеками ледников на вершинах. Ветер с гор был прохладный, с запахом родниковой воды. Лебедев кивнул на горы:

- Вот она - холодильник и фабрика рек, на все века. Солидное сооружение природы.

- Подходящее, - согласился Буков. - Но мы тоже кое-что от себя можем выдать заметное.

- Для того и живем, - улыбнулся Лебедев щекой, глубоко впавшей, с бурыми следами шва.

- Откуда отметина? - осведомился Буков.

- Из воздушного пространства, - сказал Лебедев. - Я фрица подбил, он меня тоже. Сыпались оба на парашютах. Он в меня из парабеллума, а я его из ТТ приветствую. На земле продолжили. Фрицы на машинах к месту приземления спешат. Ну, думаю, все. Но ведомый сначала прошелся штурмовкой, потом сел, открыл обтекатель за кабиной, я туда - взлетели. Спасибо сказать долго не мог. Ничего не получалось, пока щеку не зашили. Жена скобки накладывала. Боли не чувствовал, тревожился только: она у меня красивая, а я после такой штопки, думал, получусь не очень. А все же до сих пор любит!

- По этой линии я только ушибленный. Не организовалось у меня счастье, - мрачно сказал Буков. - Взошла на горизонт подходящая, на бензозаправщике работала. В кино вместе ходили, и так просто. Я ее все время нудил: "Учись!" И уговорил. Поступила в автодорожный техникум в другом городе. Написала, будто из-за сильной любви ко мне только послушалась. Конечно, спасибо за это. Но разве так только любовь выражают? Ответил: "Значит, учись". И на этом писать кончил. Она, конечно, обиделась.

Спросил обеспокоенно:

- Может, я чудной?

- Душевный. Вот ты кто, - твердо сказал Лебедев.

- Хватил через край, - застеснялся Буков. Поспешно пробормотал: - Ну, пока. - Свернул к стандартному дому - общежитию для холостяков.

XX

Как в тяжелые нервные военные годы, так и в спокойное послевоенное время Степан Буков в общем сохранял свой живой вес в норме с плюсом или минусом в три-четыре килограмма. Терял он обычно от переживаний. Расстраивался для посторонних незаметно. После смены походка становилась тяжелая, сердитая, если во время работы от глупости других случались неполадки и от этого он простаивал.