Степан Халтурин

Допрос длился целую ночь. За столом, сменяя друг друга, сидели губернатор, полицмейстер, градоначальник, вызывались свидетели, участники поимки убийц. На столе перед судьями лежали 3 револьвера, 24 патрона к ним, 3 кинжала, склянка с ядом, 3 паспорта, черновик листовки, еще какая-то рукопись, 100 рублей одной бумажкой. Уже несколько часов следователи бились над тем, чтобы установить подлинные имена арестованных. По паспорту, отобранному у Халтурина, он значился мещанином Алексеем Добровидовым, но когда его спросили, он назвался Константином Ивановичем Степановым, что подтверждалось другим паспортом, также обнаруженным у Степана Николаевича. Желваков имел паспорт на имя дворянина Николая Сергеевича Косогорского. Следователи не верили ни паспортам, ни словам допрашиваемых, но все их попытки узнать правду ни к чему не привели.

Стали выпытывать, кто, зачем, почему направил их в Одессу убивать Стрельникова, откуда у них оружие, с кем связаны. Желваков и Халтурин молчали. Наконец Николай Алексеевич не выдержал и заявил, что он не будет отвечать на вопросы, пока ему не скажут, убит ли Стрельников. Узнав, что генерал мертв, Желваков засмеялся и ответил:

— Ну, тогда делайте со мной, что хотите.

Больше он не проронил ни слова. Халтурин всю вину взял на себя, стараясь выгородить товарища. Но и здесь, на судилище, находясь в лапах своих врагов, Степан остался верен себе, верен горячо любимым им рабочим России. Хотя убийство Стрельникова было задумано Исполнительным комитетом «Народной воли», Халтурин скрыл это и подчеркнул, что он приехал в Одессу для того, чтобы вести работу среди местных пролетариев. Стрельников мешал этой работе, и он решил его убить. Пусть эти царские холопы боятся русского рабочего, пусть знают, какая сила таится в нем. Представляя убийство Стрельникова в таком свете, Халтурин как бы подчеркивал значение прежде всего политической борьбы пролетариата, а не народовольцев.

Черновик прокламации, обращенной к рабочим Одессы с призывом возродить Южнороссийский союз рабочих, а также устав Одесской рабочей группы, отобранные у Халтурина при аресте, подтверждали правоту его слов.

Предварительное следствие закончилось глубокой ночью и безрезультатно к великой досаде и негодованию следователей. Халтурина и Желвакова под усиленным конвоем перевезли в одесский тюремный замок, разместив в разных камерах подвального этажа.

На следующий день утром вся тюрьма уже знала об убийстве Стрельникова. Заключенные ликовали, да и надзиратели были явно довольны, но день 19 марта был для них суматошный. Хлопали железные двери камер, по одному, по двое выводили заключенных и сопровождали их в помещение тюремной канцелярии, где на лавке, крепко скрученные веревками, сидели убийцы прокурора. Генерал Гурко, отдавший распоряжение показать террористов заключенным, надеялся при помощи узников узнать подлинные фамилии этих людей. Но губернатор ошибся, среди заключенных многие знали Халтурина, ведь он и раньше бывал в Одессе, поддерживая связи как с политическими, так и с рабочими особенно. Но арестанты молчали. Гурко был взбешен. Еще ночью губернатор сообщил в Петербург и Гатчину об убийстве, утром от царя пришла телеграмма: «Повесить в 24 часа безо всяких отговорок». Хорошо сказать — «повесить», а кого вешать, ведь нужно выпытать у них все, а для этого необходимо прежде всего узнать подлинные имена преступников. Но, с другой стороны, Гурко был доволен, — если он и не узнает имен, то все равно повесит «безо всяких отговорок» и проволочек, а то, не приведи господь, взбунтуется одесская «чернь».

Нет, не спокойно, не спокойно в подвластном городе и на сердце верного царского холопа. Целый день губернатор совещался с доверенными чиновниками, но что поделаешь, убийц нужно было судить и повесить только по приговору суда хотя приговор уже начертан заранее монаршей рукой. Опять затруднение для губернатора. И кто только придумал эти судилища? Чего доброго, придется и присяжных приглашать, да как тут не вспомнить милое, доброе старое время благословенной памяти императора Николая Павловича, вот когда судили! К вечеру Гурко успокоился, он вспомнил, что после покушения Веры Засулич на генерала Трепова последовало распоряжение не допускать присяжных заседателей на процессы политические. А как быть с защитой? Нет, положительно покойный генерал был отвратительный человек, даже после своей смерти он доставляет столько хлопот и тревог губернатору.

В ночь с 20 на 21 марта состоялся скорый суд. Пренебрегая процедурой судопроизводства, Гурко позаботился, чтобы о месте заседания суда никто не знал, никакой защиты и, конечно, никаких свидетелей, только губернатор, полицмейстер, градоначальник, судья и прокурор.