Степан Кольчугин. Книга вторая

— Что Поля? — недовольно переспросил Гриша и, сразу оживившись, забыв смущение, проговорил: — Ты помнишь, знаешь Кольчугина? Ну так вот, она его разыскала на каторге в Восточной Сибири и переписывается с ним теперь, посылки ему шлет, с матерью его затеяла переписку. Ну, словом, хочет, помимо его воли, заделаться его невестой.

— Кольчугин! — сказал Сергей. — Кольчугин! Бедняга Кольчугин! — Он ударил ладонью по столу. — И Поля... Какая странная судьба!

— В жизни не поверю, чтобы рабочий-революционер женился на такой идиотке, — добавил убежденно Гриша.

— Странно, все странно! — снова сказал Сергей. —

Знаешь, Гриша, я женюсь.

— На Олеське? Напрасно, ей-богу, напрасно, — проговорил Гриша. — Я вот знаю, что за полгода законспектировал почти весь первый том «Капитала»; а женился бы — двух глав не сумел бы прочесть.

— Нет, не то. Вот я поживу с женой два месяца, поеду на фронт — и конец мне, по зато уж, понимаешь, умереть не. будет жалко. А что не прочту двух или десяти глав — на это мне плевать!

— Сережа! — с гримасой молодого монаха, останавливающего богохульника, вскрикнул Гриша. — Это ты, который год был в тюрьме, говоришь такие вещи!

Сергей засмеялся.

— Честное слово, я тебя люблю, — сказал он. — Вот только рукоблудию не надо предаваться, получишь сухотку спинного мозга.

— Болван, я ненавижу такие разговоры, отстань от меня! — закричал Гриша и, схватив со стола книгу, замахнулся ею и снова положил на стол.

А Сергея словно бес охватил.

— Вот видишь, вот видишь, — сказал он, — это первое последствие, уже расшатаны нервы. Ты вот почитай Фореля «Половой вопрос».

Но они вскоре помирились и отправились к Софье Андреевне.

У Софьи Андреевны, помимо всех ее качеств, привлекательных для людей, входивших в ее кружок, имелась одна особенно привлекательная черта: Софья Андреевна была полна невыдуманного интереса к людям. А люди, не отдавая себе в том отчета, обожают чужой интерес к себе. Каждый готов без устали говорить с человеком, проявляющим живое сочувствие к тому, как ты учишься, служишь, лечишься, к тому, какие доводы ты можешь привести о своем превосходстве над человечеством, и к тому, что в эту ночь ты неудобно положил подушку, отчего у тебя болят затылок и шея.

Что Сергей думал и чувствовал под обстрелом артиллерии? Страшно интересно, что он скажет, — кто выиграет войну? Она уже знает, что он женится на Олесе, и считает, что это счастливое, самое счастливейшее событие. Как он, с такими огромными духовными потребностями, смог обходиться месяцами без книг и образованного общества? Страшно интересно, что он думает о русском солдате? Когда, по его мнению, кончится война? И, конечно, множество вопросов о его здоровье, настроении, планах, надеждах, опасениях.

Потом, на фронте, он вспоминал этот разговор. Воспоминание каждый раз утешало и успокаивало его. Эта старуха проповедовала (своим голосом, озабоченной улыбкой, сединой), что люди драгоценны, их благородство и доброта достойны поклонения, что самые малые страдания должны вызывать сочувствие. Он помнил ее в Карпатах, среди искромсанных тел, на дорогах Галиции во время великого отступления.

В день беседы с Софьей Андреевной он был ограблен войной, — безразличием, насмешливостью хотелось ему уберечься от Олесиной любви, от мыслей об ушедшем в каторгу Кольчугине, о своих заброшенных книгах.

И он сам поразился, когда во время обеда, забыв о насмешливом безразличии, проявил необычайную горячность в разговоре с Анной Михайловной и Гришей. Она спросила:

— Как ты нашел нашу почтенную Софью Андреевну?

— Как находит... — проговорил Гриша. — Старая балаболка. Рудин в юбке. Что о ней можно сказать?

— Да, наша Софья Андреевна — типичная русская интеллигентка, с ее прекраснодушием и высокопарной речью, — вздохнув, сказала Анна Михайловна.

Сергей внезапно почувствовал, что раздражается.

— Да, так вы находите? — спросил он.

— Ну еще бы. Теперь должны прийти новые люди, чтобы побороть общественное зло. А добренькая интеллигенция... — сказал Гриша и поднял ложку.

Сергей перебил его.

— Кто же это, кто? — спросил он.

Он сам не понимал, откуда в нем берётся раздражение, но даже дышать ему стало тяжело.

Гриша, никогда ничего не замечавший, ответил:

— Ну, брат служивый, ты меня не экзаменуй. Эти люди — мой отец, вот этот Кольчугин, революционный пролетариат вообще. Да, словом, короче говоря, все те, кого ты в тюрьме видел.

Сергей вдруг закричал на него тонким, пронзительным голосом. Он выкрикивал не те слова, что ему хотелось, но с злорадством видел, что Анна Михайловна и Гриша испуганно смотрят на него.