Степан Кольчугин. Книга вторая

По средам и по воскресеньям в городе были базары — мужики вывозили на продажу масло, сметану, мясо, мед, дрова, тяжелые венки сочного лука, мешки с мукой, картошкой... Старухи перекупщицы встречали их возле переезда, с криком и с божбой осаждали подводы и, не допуская мужиков к базарной площади, закупали глыбы творогу, плетеные ивовые корзины с Сотнями розоватых яиц. Большинство населения жило плохо — в тесноте, в грязи, недоедая, изнуряясь на многочасовой работе. Но на этом городе, рожденном между Киевом и Одессой, лежала печать добродушия и наивности — черты, которые можно встретить в южных городках, где каждый ремесленник, портной, жестянщик, сапожник работает у открытого окна либо на дворе и всегда готов разговаривать с незнакомым, где женщины полны многословного сострадания к больным и к старым, где детей нежно любят, где легко возбуждаются, всплескивают руками, спорят, где по-особенному серьезно готовят еду.

В этом городке Б. расположился в конце 1914 года командующий Юго-Западным фронтом со своим штабом. Отсюда осуществлялось командование семью огромными армиями, победно прошедшими через Галицию и готовыми вторгнуться через Карпаты в венгерскую долину.

Начальником одного из управлений штаба фронта был дядя Сергея Кравченко — генерал Левашевский. Он не захотел поселиться в военном городке на Лысой горе, где ему отвели квартиру, и занимал две комнаты в доме протоиерея Кананацкого.

С утра Николай Дмитриевич уезжал на Лысую гору, где ждали его доклады и телеграммы, расшифрованные за ночь. Каждый день приходилось ему участвовать в нескольких совещаниях, разговаривать по прямому проводу со штабами армий, сноситься со ставкой верховного главнокомандующего и с военным министерством, вести личные переговоры с приезжающими из действующих армий; бывал он и в инспекционных поездках. Часто ночью его будили и вызывали для докладов командующему либо для переговоров со ставкой. Деятельность Николая Дмитриевича касалась инспекции производства снарядов я снабжения ими парков. С первых же дней войны ощутилось напряжение в работе снарядных парков. Стал ясен просчет генерального штаба, неправильно предположившего расход снарядов и неверно оценившего производственную силу военных заводов.

Николай Дмитриевич ясно видел положение. Производство снарядной стали было недостаточно, пороховые заводы уже к ноябрю перестали справляться с требованиями армии, железнодорожный транспорт был перенапряжен. Никаких улучшений ждать не приходилось. С командующим фронтом отношения у Николая Дмитриевича разладились: старик раздражался против Левашевского, проявившего, по его мнению, «мальчишескую» бестактность. Очень тяжелые отношения были у Левашевского и с главным начальником снабжения фронта Забелиным. Левашевский просил командующего представить верховному все данные о просчетах генерального штаба и выдвинуть важнейший вопрос о немедленной организации на новых началах добавочных производств и прокладке железнодорожных линий. Иванов отказывался признать положение настолько тяжелым. Левашевский, опытный в отношениях между военными чиновниками, понимал, что Иванов, находясь в старинной дружбе с начальником штаба, не хотел поднимать перед ставкой вопрос, могущий повредить Янушкевичу. Левашевский знал, что есть пути к великому князю, минуя посредство командующего фронтом. Самым простым было, конечно, обратиться к старому товарищу по корпусу, генералу, близкому с начальником полевой канцелярии государя; этот же второй генерал был в самых сердечных отношениях с генералом, приближенным к великому князю. Но Николай Дмитриевич понимал рискованность такого шага: большая карьера его могла не только задержаться, по и вовсе рухнуть, стоило только Николаю Николаевичу холодно отнестись к предложению Левашевского и, не дав хода докладу, отослать его командующему фронтом. Николай Дмитриевич воздерживался от решительных действий. Жалея и уважая себя, он придумал множество оправданий, логичных и неопровержимых, но душевное состояние его оставалось тревожным. Он был все время раздражен, нервен, в чем-то разочарован. Все окружающие вели себя, казалось ему, совершенно непристойно. В интендантских кругах, даже самых высших, он предполагал открытое комбинаторство, — ведь стоило моргнуть, как подрядчики и поставщики отваливали десятки тысяч рублей за передачу им заказов. Среди штабного офицерства много имелось легкомысленных эгоистов, занятых своей карьерой, цинично и холодно относящихся к вверенным им солдатским жизням, не думающих о чести России. И оттого, что Николай Дмитриевич сам прежде всего думал о своих успехах и боялся рисковать карьерой ради общего дела, он с особенной нетерпимостью относился к себе подобным, замечая все их слабости.