Степан Петрович Путаница

– Идиотизм сельского труда, – отозвался Еремин. – Гаврилов, безусловно придумал дело. Сколотим бригаду и завтра же Путаницу возьмем за жабры. Пойдешь в бригаду, Крякша?

Крякша только поморщил нос.

– Скажешь тоже, бригада, – буркнул он. – Откуда только берутся такие умники? Ты что думаешь, за эту рационализацию Путаница тебе и вправду поставит зачет?

– А конечно, поставит, – сказал Еремин. – Отчего не поставить? Хорошо напишем – поставит. А Гаврилова за идею предлагаю качать.

На другой день Степан Петрович прочел нам темы.

– Берем, что ли, Ходынку? – сказал я Крякше.

– Почему именно Ходынку? – спросил Крякша. – Что ты живешь там рядом, так это не резон.

– А по-моему – резон. Я там всю местность знаю. И свидетели у нас есть.

– Какие свидетели? – спросил Ванька.

– Потом расскажу. Значит, Ходынку?

– Да ладно, бери Ходынку! – махнул рукой Парфенов. – Что там долго рассусоливать.

– Степан Петрович, а можно нам бригадой? – вдруг выпалил Еремин.

Степан Петрович рассердился.

– Сядь, сядь, ты только что выходил. Что ты – Маленький, каждую минуту в уборную бегать? Погоди, сейчас будет звонок.

– Да мне вовсе не в уборную, – взмолился Еремин. – Я только хотел…

– А? Что? – спросил Путаница и отложил в сторону книгу.

Тут я вышел вперед и все ему рассказал. Он с первого слова понял, в чем дело, и улыбнулся.

– Кто же у вас входит в бригаду? – спросил он, сходя с кафедры.

– Я, Еремин, Крякшин, Сережка Парфенов и Ванька.

– Ванька – это ты? – ткнул он пальцем Ваньку.

– Да, – сказал Ванька.

– Что ж, это очень хорошо, – кивнул головой Степан Петрович. – Ну, смотрите. Бригада – это ответственная штука. Тем более – первый опыт. Если вы подкачаете, трудно будет другим начинать, – тогда уж бригадам крышка. А кто у вас будет старший?

– Как старший? – переспросил Ванька.

– Ну, бригадир?

– Я! – крикнул Крякша.

– Я! – крикнул Парфенов.

– Я! – крикнул Еремин.

Мы с Ванькой тоже не опоздали. Все крикнули сразу.

– Значит, единогласно, – засмеялся Путаница.

2

Первым долгом мы каждому из нас дали конкретное задание. Ванька с Парфеновым прямо из школы двинули в Музей Революции, посмотреть чашки, которые царь раздавал народу. Еремин и Крякша пошли в библиотеку за литературой, где про Ходынку. А я взялся раздобыть живого свидетеля. Живой свидетель – это Синичкин, сапожник, который живет в Стрельненском переулке. Он сам себя так называет.

– К восьми часам чтобы все собрались в переулке, – сказал я. – Как-нибудь его уломаю. Чур, не опаздывать.

Только стемнело, я постучался к сапожнику.

– А, наше вам с кисточкой, милачок, – сказал он, и я сразу увидел, что нам будет удача: Синичкин немножко был пьян.

– Небось, опять за варом? Можно можно, гражданин Гаврилов.

Он забыл, что я вырос; прежде всегда я бегал к нему за смолой для стрел. Но я и виду не подал: даже будто обрадовался вару: он дал мне большой кусок – на десяток стрел хватило бы.

Мы долго болтали про всякую всячину. Потом я решил, что уже пора.

– А мы сегодня вспоминали про вас, товарищ Синичкин, – сказал я ему. – Как раз у нас в школе сегодня про Ходынку учили.

Синичкин отложил в сторону рашпиль и затянулся.

– Да, – сказал он, щурясь от дыма, – не понять вам этого, милачок. Пожили бы с мое – и школы не надо.

Он замолчал и даже закрыл глаза.

– Сейчас начнет рассказывать, – подумал я. – Как бы теперь позвать ребят? Может они и не пришли еще?

Мне помог сам Синичкин.

– Эх, теперь бы пивка, – сказал он. – Слетай, милачок, будь другом.

Он пошарил в ящике и отсыпал мне медяками двадцать восемь копеек. Потом дал мне пустую бутылку.

Ребята ждали па улице. Все были в сборе.

– Ну, что?

– В самый раз, – сказал я. – Только сбегать в палатку.

Еремин сердито посмотрел на бутылку, которая была у меня в руках. Понятно, у него у самого отец – алкоголик.

– Ничего, – сказал я. – Наука требует жертв.

3

Ванька, Крякша и Сережка Парфенов сидели на кровати. Мы с Ереминым – у стола.

– Конечно, – говорил Синичкин, – теперь времена другие. А тогда… К примеру, взять хоть меня. От царя, от самого императора получить подарок! Все лезли, и я полез. Главное дело – из деревень понаехало. И еще скажу – распорядительство никуда. А почему никуда – очень просто, почему. Первым долгом – палатки поставили тесно, – двоим не пройти. А еще много беды было от ям. Бараки сгрохали у самого рва – был тогда ров на Ходынке, между прочим, глубокий. Колодцев, и тех не закрыли.

Нам бы, конечно, способней итти от Ваганькова, а тут приказ: только с шоссе, от Тверской заставы. Сжали нас между бараками – не дыхнуть. Артельщики бросают подарки прямо в народ, – узелки с гостинцем и, между прочим, отдельно сайки. Мы бы рады шкуру учесть – куда! Задние напирают. Дальше – больше. Братишку я вытащил наверх – он пошел себе по головам. Кого и задавят – ему упасть некуда. Мертвый идет, только что голова болтается.

Прижали нас ко рву, я упал, на меня еще. А пришел в чувство – подо мной десять покойничков, надо мной – пятнадцать. Как в живых остался – сам не знаю. Кость у меня широкая.

Синичкин налил себе еще пива. В углу под обоями зашебаршела мышь.