Степан Разин

Марций: «Дисциплина в его [Разина] лагере совершенно вывелась — его люди не воздерживались ни от убийств, ни от насилия. Распущенность и наглость, с которыми они оскверняли всё вокруг, становились знаком того, что за омерзительным началом последует омерзительнейший конец». Валишевский: «Ни атаман, ни его товарищи не забывали ради всего этого своих удовольствий, пьяные по большей части с утра до вечера и неистощимые во всяких скандалах. Казацкое правительство сорганизовалось специально для постоянной оргии и утопало в водке и крови». Стрейс: «Многие крестьяне и крепостные, чтобы доказать, кто они такие, приходили с головами своих владельцев в мешках, клали их к ногам этого главного палача, который плевал на них и с презрением отшвыривал и оказывал тем хитрым героям почёт вместе с похвалой и славой за их храбрость». Костомаров: «Три недели после того провёл Стенька в Астрахани и почти каждый день был пьян... Стенька, в угодность народу, разъезжал по городу, обрекал на мучения и на смерть всякого, кто чем-нибудь навлёк неудовольствие народа. Одних резали, других топили, иным рубили руки или ноги и пускали ползать и истекать кровью для забавы толпы... Беспрестанно астраханцы собирали круги, рассуждали, как и над кем бы им ещё потешиться. Кто им не потакал или хотел остановить их кровожадность, того забивали до смерти палками или вешали за ноги. Новички в козатчине, астраханцы были безжалостнее донцов». (Впрочем, даже по Костомарову, «астраханский народ озлобился до неистовства на всё, что принадлежало к высшему классу народа» не просто так, а «творил суд и расправу по справедливому принципу “кровь за кровь и муки за муки”»).

А. Н. Сахаров не оспаривает зверств, но защищает Разина по принципу «хороший царь, плохие бояре»: «Не все доносили Разину. Сколько к нему пришло из разных мест людей тёмных и диких, сколько к нему бежали из тюрем и острогов, а за что они сидели там — это один бог знал: творили они всякое по городам тайком от атамана, творили такое и в Астрахани. Попадались под атаманову руку — садились в воду, а нет — так и злодействовали дальше. Но с каждым днём всё строже следил Степан за порядком, устраивал свои сотни, полусотни и десятки, смотрел, чтобы все люди были при деле, никто бы зря не шатался и людей не пугал». Чапыгин, наоборот, добавляет Разину дикого колорита: «Ещё прошли два дня и две ночи: атаман пил, глаза его наливались кровью. Он иногда вставал, шатаясь ходил по церкви, рубил иконы...» Забавно, что Г. Гладченко, тот, который очень возмущался снисходительности народа к утоплению княжны, цитирует эту фразу беллетриста Чапыгина, сопровождая её комментарием «Историк пишет». И вообще все, кого мы в данном абзаце процитировали, не были очевидцами, а писали с чужих слов. С чего они всё это взяли? Где первоисточник?

Может быть, в фольклоре? Из преданий, записанных Якушкиным:

«Как приехал Стенька в Астрахань, с воеводы шкуру содрал; пошёл в острог, сына выручил, всех колодников выпустил, а после весь город Астрахань разграбил: “Вы, шельмецы этакие, не умели моего единороднаго сына выручить, так воть я вас выучу”... Ну и выучил: колодники, что Стенька из острога выпустил, да козаки, что со Стенькой пришли, так пошарили!.. Три дня грабили!.. Кабаки, трактиры разбили, не столько пьют, сколько на земь льют!.. И чего-чего они туть ни поделали! знамо, колодники — отпетый народ!..

— Ну, а козаки?

— Ну, и козаки хороши были!.. Пошли с еретиком, какого добра ждать!..

— И козаки вместе с колодниками?

— А что-ж, друг, и козаки всякие бывают: бывают и добрые козаки, бывают и лядащие!.. всякие бывают... А те, что пошли с Стенькой, народ грабили, молодых баб, девок обижали, в церквах с икон оклады обдирали, из сосудов церковных водку пили, святыми просвирами закусывали!»

Фабрициус, однако, говорит немного иное. Мы это уже читали:

«Как бы неслыханно этот разбойник ни тиранствовал, всё же среди своих казаков он хотел установить полный порядок. Проклятия, грубые ругательства, бранные слова, а у русских есть такие неслыханные и у других народов не употребительные слова, что их без ужаса и передать нельзя, — всё это, а также блуд и кражи Стенька старался полностью искоренить... И этот жестокий казак так почитался своими подчинёнными, что стоило ему только что-либо приказать, как всё мгновенно приводилось в исполнение. Если же кто-либо не сразу выполнял его приказ, полагая, что, может, он одумается и смилуется, то этот изверг впадал в такую ярость, что, казалось, он одержим. Он срывал шапку с головы, бросал её оземь и топтал ногами, выхватывал из-за пояса саблю, швырял её к ногам окружающих и вопил во всё горло: “Не буду я больше вашим атаманом, ищите себе другого”, после чего все падали ему в ноги и все в один голос просили, чтобы он снова взял саблю и был им не только атаманом, но и отцом, а они будут послушны ему и в жизни, и в смерти. Столь беспрекословное послушание привело к такому почитанию этого злодея, что всё перед ним дрожало и трепетало и волю его исполняли с нижайшей покорностью».