Степан Разин

Царским грамотам вторили грамоты, которые посылал во все уезды, по монастырям и церквам, всему причту церковному и всем православным святейший патриарх Иоасаф. Писал патриарх, что Стенька Разин не кто иной, как «аспид, испущающ яд свой, уязвляющ телеса невинных… яко змий, из ложа своего, поглощаяй верные христианы и низводяй с собой в ров погибели, яко лев плотоядец хищаяй». Призывал патриарх ни в чем не верить прелестным воровским письмам и твердо стоять за великого государя и святую церковь, особо надеялся святейший на духовный чин иноческий и мирской и обещал всем верным людям патриарх великую государеву милость и свое патриаршее благословение и молитву.

И предан был Степан Разин анафеме. По всем церквам российским указано было всему духовному чину читать анафемствование Стеньке на первой неделе великого поста. Обличался Степан как крестопреступник и душегубец, «народ христиано-российский возмутивший, и многие невежи обольстивший, и лестно рать воздвигший, отцы на сыны и сыны на отцы, браты на браты возмутивший, души купно с телесы безчисленнаго множества христианского народа погубивший, и премногому невинному кровопролитию вине бывший». Предавались анафеме вместе с ним и Прокофий Шумливый, и Яков Гаврилов, и Василий Ус, и Илья Иванов, и все иные его атаманы и товарищи.

По всей Руси рассылались царские и патриаршие грамоты, а местные воеводы, приказной и духовный чин рассылали еще свои собственные письма по городам, селам, деревням и острогам. Скрипели приказные перья, изводилась на великое и богоугодное дело дорогая немецкая бумага, скакали гонцы с государевыми, патриаршими и воеводскими грамотами, а там, где нельзя было пройти и проехать из-за бунташных людей, там несли они эти грамоты тайно или передавали с проходцами, которые знали пути по селам и деревням.

Читали люди и прелестные письма Разина и верили им, и читали они государевы и патриаршие грамоты и тоже верили им. Писал Разин, что бояре и дворяне кровопийцы и изменники, и правда эта была великая. Писали царь и патриарх, что учинил Разин кроворазлитье в государстве, говорил хульные слова против господа бога Иисуса Христа, поносил великого государя и святую церковь. Об этом же кричали приказные и духовные люди, и беглецы от Стеньки — и все то казалось истинной правдой. И все смешалось на Руси, и смутились многие люди, и разделились на две половины, шатались и не знали, куда же им приклониться. Когда приходили повстанцы в города и села — встречали их хлебом-солью, а брали вверх царские воеводы, выводили к пытке и плахе воровских людей, читали государевы и патриаршие грамоты, и многие приносили свои вины. Страшила людей анафема, страшила кара и земная и небесная. А другие, подняв руку на бояр, дворян, воевод, шли до конца, стояли на своем на дыбе и под топором и вселяли в людей великую веру в разинскую правду.

Но не только ратными людьми, не только страшными обличениями воровских злодеев крепили государевы люди российский порядок. Без устали работали чины Посольского, Казанского, Малороссийского приказов. Заботили отношения с соседней Персией, Турцией, Швецией, калмыками, другими сопредельными странами и народами.

Еще в те дни, когда Разин впервые вышел на Волгу, а оттуда намеревался двинуться на Каспий, послал царь грамоту персидскому шаху Аббасу II о выходе казаков в ближние с Персией пределы. Сообщал царь о появлении воровских людей и беглецов из разных мест и о посылке против них царских ратных людей.

В те же дни и позже, когда Разин вернулся с Каспия и собирался в новый поход, одна за другой шли грамоты из Малороссийского приказа на Левобережную Украину, к гетману Демьяну Многогрешному в город Батурин и к гетману войска Запорожского Михаилу Ханенко не пускать своих казаков к Разину, выслать против забунтовавшей голутвы свои заставы, оказать помощь царским войскам.

Доходили царские гонцы и до Азова, где Сулейман-паша с тревогой ожидал предстоящего выхода казаков. И хотя турецкий Азов, как и Крым, был врагом России, но еще страшнее для паши была забунтовавшая казацкая голь.

Чем ярче разгоралось пламя народной войны, тем определенней его отсветы вызывали тревогу как в сопредельных с Россией странах, так и в местах отдаленных. Скоро слух о Разине и забунтовавшей черни пересек русские рубежи и распространился по всем окружающим землям,

С осени 1670 года в Исфагани, в Персии обретался голландец Людвиг Фабрициус, который был в составе войска Львова под Черным Яром, попал в плен к разинцам, вместе с ними пришел в Астрахань, а потом бежал оттуда на стружке за море. Пройдет некоторое время, и он очутится в Риге, потом в Швеции и будет подробно рассказывать видным шведам о восстании Разина.