Степан Разин (Книга 1)

Никита сумел подарить своему сотнику, небольшому дворянину, сукна на кафтан и вскоре после того был назначен десятником. С того дня, как он приехал в Астрахань, у него лежали припрятанные разинские деньги, данные на дорогу атаманом. Никита решил, что теперь нечего уже думать о возвращении к Разину и не к чему тем деньгам пропадать.

«Куплю домок да пойду Марью звать к себе в дом. Неужто не опостылело ей там, у бабки?» – подумал Никита.

Никита пришел на кладбище, где вот уже больше года под камнем были надежно запрятаны его деньги, данные на дорогу Разиным, вытащил их, купил давно уже присмотренный домишко и побежал к стрельчихе, решившись позвать ее жить в свой дом, к себе навсегда...

Старуха поставила пред ним вино и закуску. Никита мигнул ей к выходу, и старуха ушла.

– Маша! – глухо позвал Никита.

Вдова не откликнулась.

– Маша! – настойчиво звал он. – Выйди ко мне, не страшись...

– А чего мне тебя страшиться? – задорно спросила стрельчиха. – Хошь убить, так убей, мне жизнь не мила. Чего тебе надо?

Маша вышла к нему злая, холодная, как в то утро, после ночи, проведенной на острове.

– Зачем пришел? – спросила она, ознобив своим голосом.

– Проведать пришел, – робко ответил стрелец. – Сядь со мной, выпей вина.

– Что ж, налей. Мне вина отрекаться негоже.

Никита ей налил вина.

– Слышь, Марья, измаялась ты, и я с тобой муку примаю. Обоим нам горько. Покинь ты свою старуху, идем ко мне жить, – осмелился он. – Замуж иди за меня.

– На что ты мне нужен?

– Люблю я тебя. Сама знаешь: ночи не сплю, под окнами у тебя терзаюсь. Гляди, извелся как: кости одни да глаза остались. Помнишь сама – я дородный был!..

– Что мне твое дородство?..

– Полюби меня.

– Тошно глядеть на тебя! Гадок ты мне. За что мне любить тебя?

– За любовь мою! Ведь себя не жалел, в реку скакнул за тобой. Атаману изменщиком стал за тебя. Иссох, истомился, ведь видишь!..

– Не просила меня спасать из воды и от злодея тебя не держала! А ты языком не пори. Позвал, так вина наливай! Буду пить! Али жалко?..

– Да что ты, Маша! Да пей, сколько хошь!..

– И рад! Чаешь, напьюсь – и меня добьешься! Пес добьется, а ты никогда! – со злобой сказала она. – Что бабку услал, так мыслишь – и Машка твоя? Проста твоя хитрость! – Она постучала по столу пальцем.

– Машенька, жить не могу без тебя. Люблю тебя, пропаду... – умолял Никита.

– Не можешь жить, так издохни. Я тебя не держу.

– Маша! – с мольбой воскликнул он. – Я за тебя казацкую долю покинул, в стрельцы предался. Я к тебе не забавы искать, я жениться хочу на тебе. Да и чем я других тебе хуже?!.

– А тем хуже, что горе мое опакостил, – вдруг со слезами сказала она. – Я не своя была: мужа любимого истеряла. А ты ко мне блудом собачьим пришел, опоганил!.. Налей, еще буду пить!..

– Такое-то горе твое! – злобно воскликнул Никита. – Вино пьешь да путаешься со всеми... Кому старая кочерыжка вино подает, к тому и ты на закуску! Такое и горе!..

– Теперь-то все горе во злость изошло. А первое свято было.

– Князем прельщаешься? Ныне я видел, что брат воеводский к тебе ходит...

Она с нехорошей усмешкой сверкнула глазами.

– Чего же не ходить: знать, сладка! Сама наблужу, сама рассужу! Кто мне хозяин!.. А брат воеводский – богат, и собой пригож, и злодея хочет сгубить! – Маша вся подалась к Никите и, перегнувшись к нему через стол, зашептала со страстью: – Сказывают, бояре и царь даровали злодею вору прощенье. Стрельцов казненных, наше вдовство-сиротство ему простили, а воеводский брат Мишенька, князь молодой, стольничек, сабельку выточил на него, пистолик призарядил, изготовил... Придет ворище назад – и смерть ему будет!.. Да как же мне, вдове, такого удалого князя не полюбить, коли он ни бояр, ни царя самого не страшится и голову Стеньке проклятому снимет?..

– Народ разорвет тебя вместе с князем, княжецкая подстилка! Народ-то Степан Тимофеича любит и чтит! – забываясь в хмелю и ревности, крикнул Никита. – Он за долю людскую идет, Степан-то! Вот что!.. А станет к тебе еще воеводский ублюдок шататься, – с угрозой закончил Никита, – так знай, что я ноги ему сломаю!.. Я тебе всех прощу, а Мишке твому...

Никита не досказал, вскочил с места и выбежал из корчмы.

Морская пустыня

В непроглядной тьме прокуренной дымом землянки какой-то казак звонко хлопнул себя по щеке или по шее.

– Черт их наслал не поймешь откуда, из пекла, что ли! – выбранился он под нос. – И воздуху ведь не чуешь, сидишь тут в дыму. А нет – доберутся!

– От экого дыму медведь бы давно свое логово кинул! – послышалось несколько голосов.

– Ба-ба-ба... бы-бы-бы-б-б-б... – покрывая говор, выбивал дрожь в одном из углов землянки трясущийся в лихорадке, укрытый десятком одежин больной казак. Но к нему привыкли, и судорожных завываний его никто не слыхал.

– Комар – тот же дьявол, лишь ростом трохи поменьше, – заметил первый казак.

– А ты их чи бачив?

– Кого?

– А живых чертякив.

– С пьяных глаз в паньском хуторе, писля мэду.

– Велико ль воно помстылось?

– С козла...

– А я, братцы, видел не боле блохи! – вмешался еще один казак, разбуженный говором.

Приподнявшись на локоть, он высекал огнивом искру для трубки.