– Стольник Семен Иваныч князь Львов велел сказать, чтобы ты всяко дурно оставил да без опаски, без бою шел в Волгу да выше города в Болдином устье стал со стругами. А когда хочешь мирно жить, то со мной пятерых своих лучших людей послал бы на струг к нему, и те стрельцы за все войско твое принесут государю вины и крест поцелуют...
Царская милость озадачила Разина: что могло означать прощение прежних вин?
"Караваны грабили, казнили стрельцов, воеводу стегали плетьми, город взяли... – напряженно думал Степан. – Неужто за то даровал государь прощение, что шаха персидского войско побили? Неужто мы в том заслужили царю? Али пущего забоялись нас бояре? Может, того и страшатся, что станет расти казацкая держава от Буга до Яика, затем и хотят привести нас к миру?! В Москву заглянуть бы единым глазом да помыслы их проведать!.. Обманом ли взять хотят?.. Ты, мол, крест поцелуй, отдай пушки, а там тебя и в борщ... С них и станется, право!.. Стрелец говорит, что четыре приказа московских стрельцов посадили в струги поджидать нас с моря... Куды, к чертям, с четырьмя приказами биться?! Да шведов, да англичанцев прибрали в начальные люди...
Скажем, в Астрахань мы придем. Посмотрят на нас воеводы: «Ну и воины! Ну и народ! Не казаки – убогие старцы с паперти: кожа да кости! А те вон – желты, в лихорадке маются, те – хромые, язвы да раны на всех... Куды страшное войско!» Да вышлют на нас московских стрельцов. Ведь с экой-то силой нам ныне не сдюжить! Знать-то, хитрость нужна!.. – Разин вдруг встрепенулся. – А, черт вас дери, обхитрю!.."
– Сережка-а! – вдруг неожиданно зычно и нетерпеливо позвал среди ночи Степан.
В тихом заливе, где находился митрополичий учуг, с утра поднялся шум, говор, крики. Небывалые паруса развертывались и расцветали над казацкими кораблями, пестрые флаги развевались на мачтах, с бортов спускались богатые цветные ковры, парча, сукна, бархат... Один перед другим выхвалялись богатством и красотою убранства струги.
Сами казаки напяливали на себя нахватанное во дворцах непривычное персидское платье. Шелковые шаровары шахских жен, захваченные в гаремах, чалмы из пестрых платков, пышные кафтаны персидских вельмож – все шло на одежды. Разинцы не узнавали друг друга в необычайном одеянии, сталкивались, громко смеялись, возбужденно кричали:
– Берегись-ка, бояре, персидские пугала лезут!
– Ванюха! Да ты не в бабье ли оболокся?! Ну, к шаху попал бы – тебя и тотчас бы в гарем засадили!
– Петяйка! С такими-то рукавами тебя в огороде поставить, пугать воробьев!
– Дывысь, атаманы, чи я, чи не я? Як домой возвернусь, то жинка меня оглоблей погонит!
Пятеро казаков, выбранных для крестного целования, были сытые и здоровые с виду. Сам Степан осмотрел их наряды, прежде чем отправить своих послов к воеводе. Небольшой челнок, в который их посадили, был разукрашен в шелка. На саблях у них сверкали алмазы. В дар воеводе Львову Разин послал «за добрые вести от государя и князю в почет» драгоценную саблю с золотыми насечками, изукрашенную рубинами, перстень с голубоватым крупным алмазом и ковер.
Караван стругов шел к Астрахани с попутным ветром.
Казачьи знамена были развернуты. Горделиво вздулись цветные шелковые и даже парчовые паруса. Никогда еще море не видело таких нарядных стругов, разукрашенных лентами и коврами.
Разин расспрашивал астраханских стрельцов, каковы воеводы, вызнавал их нрав, имена. Припомнив посольство к кочевникам в степи, атаман обучал казаков, как разложить подарки, выкрикивая:
– Перстень злат, лал смарагд, округ девять жемчужин.
– Ковер самотканый, трухменского дела, цвет вишнев с бирюзой, узор – листья да птицы, двадцать пять аршин на двадцать.
– Шуба ханская кунья – бобровый ворот, золотный верх.
– Чаша серебряна индейского дела, весом шесть гривенок, верх золотой чеканный, на крышке – фазан-птица, узор – листья да змеи, в боках пятьдесят жемчужин, в крышке лал алый! – как торговцы, выкрикивали разинцы, проходя мимо атамана с дарами для воевод.
– Шемаханского шелку девичьего с алыми розами – семьдесят пять аршин.
– Кизилбашского бархату рытого, цвет поднебесный – сорок аршин, да цвет малиновый – пятьдесят аршин.
– Куды им, Стяпанка, не лопнуть с жиру! – вмешался Сергей. – Боярам ить сколь ни дай – все спасибо не скажут, а больше дашь – скажут, что забоялся, в бараний рог тебя скрутят.
– С потрохами их купим за эки дары. Не жалко, Серега! С бою взято – не свято. И нам добра хватит на весь наш казацкий век. Только бы на Дон пустили. Нынче придем с понизовыми спорить – кто сильнее. Весь Дон растрясу и Корнилу согну в дугу.
– Он сам, чай, тебя во старшинство попросит, в Черкасск призовет селиться...
– Сам попросит?! А я того не хочу. Я силой хочу его сковырнуть, по брата Ивана завету. С Дорошенком, с Сирком сговорюсь...
– Казацку державу, чай, строить?
– А что ж – и державу!..
Впереди атаманского струга под парусом бежал рыбацкий челнок – бывалый рыбак указывал путь каравану.