Степан Разин (Книга 2)

– Вон сколько ведь ждать! Она до тех пор помрет! – с тоской воскликнул Никита. – Слышь, Тимоха, – сказал он душевно, – ведь батька тебе на дорогу отсыпал несчетно деньжищ!..

– Сам ведаешь ты, на что дадены батькины деньги! – строго ответил Тимошка и оборвал разговор.

Ночью они ходили лепить по городу разинские письма. Утром Тимошка, одевшись попроще, в рыбацкое платье, пошел слушать «слухов» в народе. Весь город кипел и гудел. Повсюду шли тайные толки о письмах, кем-то прилепленных ночью на людных местах.

– Пора за стрельцов приниматься, Никита, – сказал Тимошка. – Уж буде тебе со стрельчихой. Ведь батька тебя не к тому посылал, и я бы иного в товарищи взял, кабы ведал...

– Вот ночью пойду ко знакомцам, – пообещался Никитка.

И ночью Никита ушел из избушки кладбищенского дьячка. Тимошка ждал его до утра, плохо спал, много раз просыпался в тревоге за друга. Утром встал, приоделся, вышел на кладбище, задумавшись, шел по дорожке, слушал утренний свист певчих птиц, глядя сквозь просветы между деревьев на сверкавшую под солнцем широкую Волгу. Дойдя до могилы, где под плитою вдвоем с Никиткой они схоронили деньги, Тимошка заметил, что камень сворохнут с места. В тревоге, кряхтя от натуги, он поднял плиту. Денег не было... «Никитка украл!» – догадался казак.

В отчаянье он выскочил с кладбища и побежал на поиск Никиты. Куда – он сам не знал... Городские ворота давно уже были отворены, народ свободно шел в город.

Тимошка успел проскользнуть со всеми, не обратив на себя особого внимания воротников. Он пустился к тюрьме, где думал найти Никиту, и вдруг увидел, что навстречу ему по улице встрепанный мчится Никита, а в догонку за ним поспевает стрелецкий дозор.

– Держи, держи малого! Бегла стрельца держи! – на всю улицу голосил старшина дозора.

Никитка летел, задыхаясь от бега, лицо его было искажено страхом. Стрельцы уже настигали его. «Спасти Никитку!» – мелькнула мгновенная мысль у Тимошки.

Он ловко подставил ногу переднему из преследователей. Тот грохнулся оземь. Бежавшие сзади двое стрельцов налетели на упавшего и вместе с ним растянулись в пыли... Тимошка пустился прочь, но тотчас его настигли стрельцы, повалили и стали бить по чему попало...

Он плохо помнил, как его подняли, как привели к воеводе.

В эти дни к Приказной палате приводили немало богато одетых молодых парней. Весь город знал, кого ищут, и каждый раз, когда вели нового, народ толпой собирался у крыльца.

На пойманного разодетого Тимошку воевода лишь бегло взглянул.

– Опять сын купецкий! – со скукой сказал он, уже не веря, что в городе может быть пойман лазутчик Разина.

– Никитка Петух, что князя Михайлу Семеныча бил, нам попал, воевода-боярин, – сказал старшина стрельцов. – Признали его у тюрьмы да хотели имать. Тот побег. Мы – за ним. А сей малый мне ногу подбил, уберег Никитку. Не иначе, боярин и воевода, что малый сей воровской казак. Никитка ведь ведомый вор, воевода-боярин.

Прозоровский уже понял, о ком идет речь. Он молча рассматривал юного пленника.

– Разойдись, разойдись, не видали татей! – кричал у крыльца Приказной палаты дюжий стрелец, потрясая ратовицем.

В Приказной палате Тимошку охватил неудержимый задор. Он обозвал Прозоровского толстобрюхим невежей, указав ему, что прежде всего надо было спросить про батькино здравие. Себя самого Тимошка назвал послом от батьки к народу. Он знал, что под окнами его слушает толпа астраханцев, а в самой Приказной палате – подьячие и различный люд, пришедший сюда по своим делам.

Тимошка бесстрашно дерзил воеводе, стараясь, чтобы слава «разинского сынка» была достойна удалого, дерзкого с боярами «батьки».

– Велел тебе батька сказать, боярин, что всем войском ужо к тебе в гости будет и ты бы стречал почетно, пешим шел бы навстречу да шапку бы скинул, – громко сказал Тимошка.

– К кому тебя в Астрахань Стенька слал? Кого ты из тех людей повидать успел? – спрашивал дьяк.

– Батька слал меня ко всему народу. А к кому батька слал, я всех повидать поспел, – не дрогнув, ответил Тимошка.

– Что ты сказывал, вор, народу?

– Сказывал, что батька, мол, наскоре будет. Только в Царицын да в Черный Яр к воеводам в гости заглянет, а там и сюды – всех злодеев казнить...

– Каких злодеев? Кто батьке твоему злодей? – допрашивал дьяк.

Черные глаза Тимошки, казалось, еще больше почернели.

– А каких злодеев, размысли ты сам. Кто народу злодей, тот и батьке злодей. Мой батька с народом не рознит!..

Его смелые речи первым не вынес дьяк и стал гнать «лишних» людей из Приказной палаты.

– Чего вы развесили уши, дурье! Воровская брехня вам сладка?! Вот я вас!..

Но было поздно: на площади уже услыхали слова Тимошки.

Слух о том, что схватили «батькина сына», полетел, как на крыльях, по улицам и площадям. К крыльцу Приказной палаты бежали, как на пожар, десятки людей.

– Эй, воеводы! Не было б худа какого! Пустите домой атаманского сына! – закричали в толпе у крыльца.

– Отпусти, воевода, а то до греха доведешь!

– А то ведь и сами возьмем! – слышались выкрики.