Степан Разин. Книга вторая

Палачи повалили его на плаху, и казак не успел крикнуть больше ни слова. Но поднялся новый казак.

— Степан Тимофеич! Нас Ежа вел! — крикнул он.

— Я, батька, вел!.. Я, Ежа, вел!.. Помнишь, меня ты простил и казни избавил… Тебе, батька, моя голова! — крикнул Ежа с площади…

Палачи заспешили казнить казаков. Теперь их кидали на плаху одного за другим, не давая вымолвить слова.

Степану казалось, что он узнал очертания коренастого и широкого Ежи, которого палачи повалили…

— Батька, прощай! — крикнул Ежа.

Но топор палача ударил прежде, чем Разин ответно крикнул ему «прощай».

— Не бойсь, держись, батька! Там больше теперь накопилось наших! — крикнул еще казак.

— Есть слух, астраханские на Дон идут!..

— Прощай, Степан Тимофеич!..

Казацкие головы падали на помост.

Хорошо умирали разинцы. Ни один не взмолился у плахи, не просил о прощенье и милости.

— Скажи, батька, мне напослед: будет все-таки правда на русской земле? — жадно спросил один обреченный.

— Будет правда народу! — крикнул ему Степан.

«Так что же я такое, что они вопрошают меня? На плаху идут. О себе бы им мыслить, страшиться, ан нет — о правде пытают… Кого? Да меня же… А я тут и сам в цепи!»

Он сбился со счета: сколько их пало?..

И снова подьячий читал приговор. Кому?

— «…Всюду со Стенькой, безбожником, вором, были в походах… дворян и воевод разбивали… страха божьего не ведая… город Астрахань… — доносились обрывки слов до слуха Степана — …посылал воровские дозоры и стены берег… во всем за воров стоял и с войском дерзал под черкасские стены… да и с Волги донским Казачеством, против его величества царских указов, за Стеньку, проклятого вора, еретика и безбожника… многих верных его величеству ратных людей стрельцов, рейтаров, дворян, казаков в тех битвах побито…»

Кого же они еще казнят, изверги? Сердце стучало, заглушая слова приговора. Степан держал цепь, чтобы звон ее не мешал ему слушать. Насколько позволяла цепь, приблизившись к выходу, он неотрывно смотрел на помост.

Небольшое облако набежало на солнце, свет его больше не резал зрачки, все стало яснее взору, и Степан разглядел на помосте деда Панаса…

— Чуешь, Стенько, помыраю за правду. За одне мени журба, що не взял я в ту ничь черкасские стины!.. Тоди б мы им показали, де ракы…

Палачи повалили Панаса.

— Прощай, Стенько! — выкрикнул Черевик так, словно, вскочив в седло, собрался куда-то поехать.

— Прощай, диду! — хрипло ответил Степан.

Горло его сжималось.

Дело его казнили, душу его казнили на этой плахе.

За дедом взошел на помост Дрон Чупрыгин.

— Что ж вы глазеете молча, казаки, как домовитые головы нам секут? Али руки ослабли за сабли взяться? — спросил он у всей толпы…

— Кончать его! — крикнул Самаренин.

— Все помнишь, как я тебя плеткой по морде? — спросил его Дрон. — Прощай, Степан Тимофеич! — крикнул он.

— Да что ж вы стоите, народ?! — прорвался Степан. — И вас так же завтра порубят. Хватайте!.. Валите на плаху Корнилу…

— Колдуй, колдуй! Не возьмешь теперь больше! — в общем молчанье послышался голос Петрухи.

— Батько! Бисов поп настращал казаков проклятием! Злякалысь!.. — крикнул с помоста Максим Забийворота.

— А хай нас кляне патриарх! Не дадим губыть кращих товарищив! — неожиданно грянул старый Ерема Клин, сидевший в седле рядом с донскою старшиной. — Рубай домовитых!

Он выхватил саблю, но сзади его схватили сразу несколько рук, вырвали саблю, сорвали его с седла и потащили смелого старика к помосту.

— Руби ему руки и ноги! — приказал палачам Петруха.

— Знать, Стенька, крепко ты проклят. Нет нашей силы, — громко признал Ерема.

Ерему мучили долго.

«Хотят устрашить народ, — думал Степан. — Эх, каб сила, не так бы я их самих устрашил!.. А мы-то жалели казацкой крови. Тезка сколь говорил — показнить к сатане все старшинство… Каб жив был Наумыч, не допустил бы он казни такой. Войско целое поднял бы на старшину, нашел бы людей. Знать, убили его…»

— Тимофеич! — внезапно услышал он голос Наумова.

«Тезка! Жив! Не убит!» — безотчетной радостью промелькнуло в уме Степана, прежде чем понял он, что Наумов стоит на помосте среди палачей. Степан отрезвился.

— Наумыч!

— Нас показнят, а тебя не посмеют, Степан! Чую, что ты еще полетишь!.. Наберешь есаулов… не хуже… — Наумов уже барахтался, вырываясь из рук палачей, чтобы успеть сказать другу последнее слово: — Не хуже, чем мы!..

Свалка шла на помосте. Помощники палача отлетели прочь. Палач сам подходил к Наумову, но тот успел ткнуть его ногою в живот…

— Казни тогда, Тимофеич, всех… домовитых!.. — кричал Наумов. — Помстись… за своих… казаков…

Палачи одолели Наумова, повалили.

— Прощай! — крикнул он.

— Наумыч!.. Наумыч!.. — воскликнул Разин. Горе его опьянило… Удар топора в этот раз прозвучал у него в ушах, как выстрел из пушки.

— Прокляты вы, сучье племя! Боярские потаскухи! — со всей прежней мощью грянул Степан. — Распроклят весь город Черкасск! Пусть огнем погорит он за нашу казацкую кровь!.. Пусть ваши дети подохнут… Проклятые бабы ваши пусть преют и смрадом смердят вам в постелях!..

Толпа замерла.