Степан Разин. Книга вторая

Левее города, на глубине, над трехверстной ширью весенней Волги, красуясь под утренним солнцем белыми парусами, высился первый российский военный корабль «Орел» — невиданный ранее трехъярусный великан, построенный старанием Василия Шорина и Ордын-Нащокина. Тридцать две пушки глядели с его бортов, по огромным мачтам лазали матросы, с палуб слышался посвист сигнальной дудки.

Боярин подумал, что недалеко то время, когда подобные корабли заменят струги — и тогда конец разбойничьей вольнице казаков. Они не посмеют больше тревожить Волгу.

Из городских ворот вылезала теперь толпа провожатых — стрелецких жен и детей, посадских знакомцев и просто любопытного люда, который всегда охоч до ратного зрелища.

Ратные начальники увидали выехавшего из города боярина и пешими заспешили ему навстречу. Он ждал их, не сходя с седла. Михайл Прозоровский спешился, ожидая начальных людей.

— Слезь с коня, — шепнул воевода сыну.

Но Федор пренебрежительно передернул плечом.

— Вот еще! — пробурчал он.

Воевода взглянул на сына с тайною радостью. Непокорная гордость мальчишки отражала надменный нрав его самого. Преждевременно тяжеловатое, не по возрасту полное тело Федора словно вросло в седло.

— Слезь, неладно, — лишь для порядка повторил воевода.

— Худородны они еще — нам перед ними слазить!.. — ответил Федор.

И только тогда, когда князь Семен с офицерами подошли вплотную и поклонились, боярин спешился перед ними, и в то же время спрыгнул с коня Федор.

От берега подходил, поддерживаемый священниками, дряхлый митрополит. Боярин впереди всех пошел навстречу ему и преклонил колена на береговой песок, сняв свою высокую боярскую шапку, надетую для сегодняшнего торжества. За воеводою опустились на колени князь Львов и другие русские начальники. Иноземные офицеры слегка отошли к стороне. Митрополит благословил воевод и передал икону Кошкину, взяв ее из рук священника. Прозоровский принял знамя от Михайлы и вручил его Львову.

Не вставая с колен, Львов и Кошкин поцеловали край знамени.

— Сим победиши! — напыщенно сказал боярин князю Семену.

В тот же миг, едва Семен Иванович принял знамя и встал с колен, на стругах ударил салют из пушек…

Берег вздрогнул. И вдруг, словно отзвук, отгрянул салют с корабля, стоявшего в полуверсте от города, борта корабля мгновенно окутались пороховым дымом.

На стругах заиграли накры[11], сопели и трубы.

Князь Семен, неся принятое от Прозоровского знамя, благословляемый митрополитом, направился к своему головному насаду. По сторонам князя шли двое стрелецких сотников, за ним — остальные начальные люди и несколько человек сопельщиков, играющих на сопелях.

Взоры всех были устремлены на совершавшееся торжество, на пышное облачение митрополита, митра и посох которого под утренним солнцем сверкали рубинами и алмазами, на новое, тяжелого шелка, знамя с золотыми кистями, на князя Семена, шествующего со знаменем, и никто не заметил черную телегу, что выехала из городских ворот вслед за воеводой. Телега была накрыта заскорузлой холстиной, а по краям ее сидели палач и два его помощника…

Воевода дал знак палачам. Они сорвали с телеги холстину. Под ярким утренним солнцем на телеге сверкнула голубая парча и еще что-то желтое, зеленое, золотое…

Когда князь Семен подходил к своему насаду, палачи подхватили с телеги какое-то безжизненное тело и по сходням направились на передний струг, вслед за князем.

По всему каравану прошел ропот, послышались возгласы недоумения:

— Мертвое тело тащат!

— Пошто мертвое тело в золотном наряде?!

Палачи по-хозяйски взошли на струг.

Один из них приставил лестницу к мачте и высоко перекинул петлю, двое других захлестывали петлей шею мертвого человека в нарядной одежде.

С ближних стругов сотни глаз следили за ними.

— Кто же мертвого весит?! То чучело, братцы!

— Чучело Стеньки!

— Болвана в золотный кафтан обрядили! — послышались голоса стрельцов.

Люди смотрели теперь с любопытством на эту игру.

Огромная голова разряженной куклы безвольно моталась, не попадая в петлю…

Князь Семен между тем, не слыша за музыкой возгласов на стругах и не видя того, что творится, прошел на нос струга и укрепил на нем знамя.

В тот же миг снова ударили пушки со всех стругов. Снова откликнулись пушки с «Орла», и палачи, наконец управившись с петлей, стали тянуть на мачту свою жертву.

И вдруг казавшееся до тех пор безжизненным тело, подтянутое на самый верх мачты, задергалось, трепеща всеми членами…

Звуки музыки оборвались. Люди ахнули. Князь Семен только тут оглянулся назад и отшатнулся от того, что увидел. Это была казнь юноши, до полусмерти замученного пытками, юноши с огромной, распухшей, вздутой, как тыква, искалеченной головой, со срезанными ушами и носом и будто нарочно приклеенными торчащими кошачьими усиками…

Последнее содрагание пробежало по телу несчастного, вызывая жалость в сердцах всех, кто мог его видеть.

— Изверги! Дьяволы! — крикнул, не выдержав, кто-то из ратных людей на одном из ближних насадов.