Степан Рулев

Он встретил здесь одну добрую и умную девушку, учительницу Тихову, познакомился с нею, привык говорить и видеться с нею и, наконец, полюбил ее, как простое, честное и любящее существо (он сам был существо любящее, хотя много было людей, которых он не задумался бы раздавить своими руками). Ему же, наконец, надоела одинокая переработка мыслей, хотелось проверить их в ком-нибудь.

Поэтому-то Вальтер с радостью встретил Рулева, как человека, интересовавшегося тем же делом, каким и он интересуется. Вальтер надеялся, что человек, подобный Рулеву, не ограничится одним словоизвержением.

XI

Возвратившись из поездки, Рулев как-то вечером отправился к Вальтеру. В квартире последнего Рулеву сказали, что Вальтер ушел с мальчиком на фабрику, — и Рулев отправился туда.

За фабрикой, на берегу реки, Вальтер прилаживал огромный летучий змей и привязывал к его хвосту длинные красные, синие и белые ленты, — а тут же на траве лежал Миша-щепочник и внимательно смотрел на работу. Вальтер пожал руку Рулева, улыбнулся и продолжал свое занятие. Потом, когда змей наладили, Вальтер приподнял его, мальчик побежал с нитками, и великолепный змей поднялся на воздух.

Вальтер лег на траву и закурил сигару.

— Я хотел было начать с того, чтобы учить мальчугана читать, — сказал он. — Но теперь не хочу и браться за ученье.

— Отчего? — спросил Рулев.

— Я был у доктора. Говорит, что мальчуган не доживет до весны: слишком уж исстрадался. Думаю, что в таком случае пусть себе наслаждается — ест, спит, играет — к чему тут ученье…

— Совершенно справедливо, — заметил Рулев, — если только у самого не будет охоты учиться.

— Конечно, тогда не откажу, — сказал Вальтер. — Где были и что видели? — спросил он после небольшого молчания.

Рулев рассказал ему свою поездку, обрисовал и более выдающиеся личности, какие встречал, но говорил о всем этом так безразлично, что его можно было считать и промышленником, и ученым, изведывающим плохо знакомую землю, и просто привыкшим к бродячей жизни человеком.

Мальчик с распущенным змеем уселся на берегу реки. Внизу текла гладкая, как зеркало, похолодевшая река; змей тихо качался в вышине, колебля своими красными, синими и белыми лентами; дышалось над рекой приятно, свежо и легко, а грудь мальчика точно уставала и от этого чистого воздуха.

— Ну, умрет, — заговорил Вальтер. — Что мне в нем? Знаю я его не много дней, привыкнуть не успел, а ведь жаль.

— Человека жаль, — заметил равнодушно Рулев.

— Да, — повторил Вальтер. — На счастливую жизнь он имел такое же право, как вы или я. А ведь это не один погибающий ребенок.

Рулев засмеялся.

— Их гибнет по крайней мере вчетверо больше, чем остается в живых, — отвечал он на вопросительный взгляд Вальтера:

— Разве это так и должно быть?

— Конечно, нет. Но я полагаю, что нам с вами не стоит и говорить об этом: зло мы видим и делаем, что можем.

— Отчего мы так мало можем! — горько проговорил Вальтер.

Быстро темнело; ветер стихал; река бежала точно тише; камыш точно засыпал, а вдали за рекой, на утесе, развели огонь, и медленно опускалось и поднималось его пламя. Города не стало видно, и не было слышно кругом человеческого голоса, только перелетали птицы, и вдали слышался гул из города, точно быстрый топот лошадей в степи. Пишу эту картину не ради ее самой, а потому, что Рулев и Вальтер были люди, в которых ночь в поле, в степи или лесу, на берегу реки, с свободно веющим ветром — шевелила в памяти много разных воспоминаний и делала беседу друзей более интимною.

Рулев заговорил откровеннее.

— Отчего, — сказал он, повернувшись к Вальтеру: — вы не русский, а любите нашего простолюдина, как можно любить человека, только сжившись с ним, да и горе его разузнав основательно.

— А оттого, — сказал он тихо, — что с тех пор, как я, начал думать о людях, я жил только среди этого народа. Землю я видал только русскую, песни слышал только русские и другой жизни не знаю.

Вальтер подумал немного и опять продолжал:

— Горе его я тоже знаю, но сил избавиться от этого горя пока не вижу — это-то и горько… Я, Степан Никитич, полжизни даром шатался, а так, без дела, тяжело жить… Какое же дело?.. Ну, ребенка вот накормил… Что же дальше?

— Сил нет, так создавайте их, — заметил Рулев, — хоть жить учите…

— Приходится и жить учить…

— Да, наконец, и силы есть, если на то пошло, — прибавил Рулев, вставая, бросил папироску и отправился к мальчику. Тот медленно сматывал змей, прислушиваясь к его трещанью.

Вальтер думал, как действовать дальше, чтобы Рулев лучше узнал его и отбросил всякие намеки и околичности. Обратно поехали в лодке: Рулев вызвался гресть, и лодка быстро пошла по тихой и темной реке.

— Вы здесь ни с кем не знакомы? — спросил Вальтер,

— Хорошо ни с кем почти.

— Хотите вы познакомиться с одной умной девушкой? — она здесь учительницей.

— Познакомьте, — сказал лаконически Рулев, ловко и весело работая веслами.

— Она моя невеста, — прибавил Вальтер, принимаясь за руль.

— Познакомьте, — повторил Рулев.

Мальчик, улегшийся на дне лодки, долго присматривался к блещущим при свете месяца веслам и потом запел в такт гребли какую-то монотонную песню.