День воскресный, Лена с группой за городом, Петров поехал в центр с желанием напиться и поскандалить умеренно. Выбрал ресторан при гостинице, куда ходят иностранцы. Соседи по столику немного выпили, жаловались на тренера, который лупит по икрам тренировочной перчаткой. Русские ребята. Еще русская компания — молокососы с юными дамами. Мальчишки уже в подпитии, горделиво посматривают вокруг, девчонки неумело курят длинные сигареты и хлещут крюшон бокалами. Боксеры заспорили («с чего это школьники пить стали?»), заспорили намеренно громко. Петров предположил, что юнцы продали подержанные учебники, прибавили к ним «Детскую энциклопедию» и сэкономленные копейки. Мальчишки, забыв о школьных уроках вежливости, картинно порывались в драку, благоразумные дамы повисли на них, какой-то худосочный мальчик разрешил унять себя и бросил Петрову: «Я тебя схаваю вместе с котлетой!» Тот проявил большое миролюбие.
— Вы, ребята, ищете синяков, я вижу… А в нашей стране кто ищет, тот всегда найдет.
Боксеры заулыбались. Юнцы в притворном бешенстве вооружались тупыми для чистки фруктов — ножами. Появились дружинники. Петрова, главного зачинщика, поволокли на расправу к администратору, метрдотелю или как он здесь называется… Радуясь, что денег хватит на самый грабительский штраф, Петров спокойно шел к столу.
— Здравствуй, Саша, — кисло произнес упитанный человек, восседавший в кабинете.
— Здравствуй, Мишель! — сообразил Петров. — Отправь-ка свою челядь подальше…
Слабым мановением белой ручки Стригунков очистил кабинет.
Первоначальное смущение прошло, взятый Петровым тон придал встрече старых друзей непринужденность. Традиционное рукопожатие, улыбки — и Стригунков посадил друга за дружеский столик. Открыл ликер-бар, вынул русскую водку с иностранной наклейкой, коньячные рюмки. Щелкнул зажигалкой.
— Живу. Обитаю. Руковожу.
— Чудесная сигарета.
— Наша, отечественная. Иностранное дерьмо не держу. Что, кстати, случилось у тебя?
— Привязались какие-то сосунки по причине мировой скорби… Я в командировке был, когда ты скоропостижно отвалил из НИИ.
— Я давно хотел уйти оттуда…
— Тебе — и плохо жилось? Наперсник директора, креатура, так сказать…
— …Уйти оттуда! — зло повторил Стригунков. — Давно собирался. Не ко двору я там пришелся. Никто меня всерьез не принимал за инженера, хотя я не хуже других добивался выходного импульса такой-то длительности, такой-то полярности, такой-то амплитуды… В отделе снабжения тоже не любили, потому что доставать шайбы Гровера поручали не мне, а им, меня берегли для особых заданий, как глубоко законспирированного шпиона. С тем и другим мириться можно. Когда я в военно-морское поступал… как ты думаешь, поступал я туда ради адмиральских погон? Никто туда, единицы разве честолюбивые, за адмиральской пенсией не идет. Простой расчет показывает, что адмиралов в тридцать раз меньше, чем капитанов первого ранга, не говоря о втором…
Поступал с ясно осознанным желанием вести труднейшую жизнь. Была жертвенная цель прожить с толком и умереть достойно, не ждал от жизни ничего теплого…
Не получилась служба, попал в струю, тогда, в пятьдесят третьем, гнали с флота за ничтожную провинность — оздоровляли флот. Не обиделся, когда выгнали, за кормой было у меня уже предостаточно. Потом, уже на гражданке, я скурвился окончательно, а оставался в сознании момент этот славный, жертвенный — жить для приказа о смерти, для жизни других, — оставался в чувствах момент этот… Забрал меня Труфанов к себе. Я, думаешь, шел к нему с мечтой аферы крутить во славу НИИ? Работать хотел честно, воли хватило бы наступить на свою пьяную глотку. Но Труфанову не такой Стригунков нужен был.
И жалость, конечно, была у него и человеколюбие, но и то и другое — не главное. Анатолий Васильевич человек умный. Дальновидный даже. Водка его не пугала, нет! Он что понял? Что взял? Что азарт во мне есть, что, кинь мне идейку, заданьице — побегу, как щенок за палкой. Ну и крутился и радовался, спасал-веселил — себя, его и вас всех, между прочим. Ну, а на смысл глаза закрыты. Когда не видишь и не хочешь видеть смысла, это для собственной шкуры весьма полезно. Степана Сергеича уважают в НИИ за смысл, который он, зная или не зная этого, вкладывает во все…
Дверь приоткрылась, человек в смокинге известил, что скоро придут музыканты, а микрофон испорчен.