Читаем Степень свободы полностью

красота умножится в обречённом]


Но пока в запое, в тумане, в прозе

Отбирает мысли твои девчонка с невозможным именем Очень_Осень,

Завершиться точкой равно кощунству.


Сквозняки измучались на дилемме

И шестым назначили это чувство, не трудясь придумать определенье.


Старше на девять жизней


   был же кто-то родиться должен оловянным твоим солдатом. 

           Ник Туманов


Гнаться за сказками – это стандарт.

Если надумаешь, сделай красиво.


Может прийти оловянный солдат, ржавая фляга полна керосина,

Шрам, ни за что пересекший кадык, в жилистых пальцах – огниво и кремень.

Дверь распахнёт и попросит воды, не замечая твоей наготы

Под безнадёгой цветов в ноябре. И

Нежность заставит себя излучать, неблагодарная. Господи, как же

Сложно признаться: "Ну, ладно, ничья, Ганс Христиан, озорной старикашка!"


Огненной станет живая вода раньше, чем мальчиком станет козлёнок.

Лобное место внизу живота – вечная память невинноказнённых.

Каждый из них, сохранённых в тетрадь, не был ни глуп, ни наивен, ни болен.

Просто однажды пришёл умирать взрослым на поле последнего боя.

Каждого после хотелось создать заново – вылепить, выплавить, выжечь.


Но почему оловянный солдат с ними в сравнении кажется выше,

Кажется старше на целую жизнь, а иногда и на целые девять?


Душу захочется взять и ушить в миг, когда он гимнастёрку наденет

С иссиня-чёрной дырой на груди.


А потому у меня на засове

Сказка, в которой он должен прийти. Должен прийти. Не прийти не способен.


Королева кубков


Настроение августа – тишина. Я в молчании, будто в ладонях, слово 

нагреваю. И Осень придет узнать то, о чем я молчу. 

      Лина Сальникова


настроение августа – благодать, воспалённая чувственность, откровенность.

и поэтому хочется погадать, выпадающей картой судьбу проведать.

чтоб, обещанный жрице, кривлялся шут перед башней, в которой пажу пентаклей

предлагают свободу.


пока вяжу невесомое кружево из деталей,

рассыпаюсь зароками от таро, где мечам намечает дорогу посох.

только август не сбудется без дорог. даже Климт без оправы выходит Босхом

в этот дымчатый август, когда молчат на звезду трубадуры и свинопасы,

а луна, выпадая, зовёт волчат, чтобы выглядеть сказочно и опасно.


постаревший отшельник считает сны и наутро преследует по пятам их.

а мечи не решили, кого казнить, если умер от ревности паж пентаклей.

в заповедное время холодных рос, что щедро на фантомы, на правду скупо,

улыбаясь в окно, поднимает тост королева наполненных кровью кубков.


Пока есть море


Пока есть море, волнуют его русалки, плетут на русалок сети.

Заходят гораздо дальше, чем надо, под рваными парусами мои соседи.

Идёт охота, плывёт охота, беснуется синее море и бьют хвостами

Дельфины, которым осталось не больше года, чтоб выжить и стать китами.

А мне тревожно, я вырос, и вроде бы самое время вставать к штурвалу,

Ловить русалок, подвешивать их на реи, чтоб море не штормовало.

Вздымаются волны, кусают борта, похоже, что пишут эпиграф для хроник ада.

Удача! Удача! Усталым сетям достается та, которую им и надо.

Вода затихает послушно, как только её дорогое дитя у неё отнимут.

По капле отчаянно рвётся морская солёная тонкая пуповина.

Расходятся тучи, над палубой реют проклятья извечно голодных чаек.

Русалке швыряют платье как дань уважения суше, к которой нельзя причалить

С русалкой – по правилам моря. Она же такой нереальной тоской красива.

"Скажи своё имя," – я даже сначала не понял, что это она спросила –

"Ты хочешь здоровья, везения, славы, денег? Скажи своё имя – и ты заживёшь иначе".

Но имени не было, видимо, мне от рожденья забыли его назначить.


Сентяблядство


Все вены вскрыты, корабль идет восвояси величественной подлодкой, 

вооружен и очень опасен дворянкой, девочкой, сумасбродкой... 

       Аня Ру


Не звони, не звони, не звони мне.

Я хочу тебя всё анонимней.

Я хочу тебя всё толерантней.

То ли против всего, то ли ради.


Сентябри, сентябри, сентяблядство –

Это больше не повод влюбляться.

Это – в принципе – больше не повод.

Время вышло, оно пустяково.


Убивай, убивай, убивай нас,

Если память стоит у дивана,

Курит трубку, ругается матом

[а сама-то, сама-то, сама-то!]


Замолчи, замолчи, замолчи же.

Опрометчиво снясь за мальчишек,

Если их сентябри не дарили,

Ты стучишься в мои недорифмы.


Прекрати, прекрати, прекрати нас.

Эпидемия ждёт карантина,

Но, скрывая повязками лица,

Продолжается, длится и длится.


Раньше собран, сегодня разбросан,

Ты приходишь в моё сумасбродство

Через осень, туманом седую,

И целуешь, целуешь, целуешь.


Бутылка от брюта


          [воображаемому другу]


Никогда не сдавайся. Пускай разлилась тишина,

Заглушая, как сердце размеренно тикает слева

От неё, а письмо, что тебе одолжили, истлело.

Пусть любая мечта с неизбежностью сопряжена.


Если ты состоишь из большой пустоты и стекла,

Перейти на страницу:

Похожие книги

Рубаи
Рубаи

Имя персидского поэта и мыслителя XII века Омара Хайяма хорошо известно каждому. Его четверостишия – рубаи – занимают особое место в сокровищнице мировой культуры. Их цитируют все, кто любит слово: от тамады на пышной свадьбе до умудренного жизнью отшельника-писателя. На протяжении многих столетий рубаи привлекают ценителей прекрасного своей драгоценной словесной огранкой. В безукоризненном четверостишии Хайяма умещается весь жизненный опыт человека: это и веселый спор с Судьбой, и печальные беседы с Вечностью. Хайям сделал жанр рубаи широко известным, довел эту поэтическую форму до совершенства и оставил потомкам вечное послание, проникнутое редкостной свободой духа.

Дмитрий Бекетов , Мехсети Гянджеви , Омар Хайям , Эмир Эмиров

Поэзия / Поэзия Востока / Древневосточная литература / Стихи и поэзия / Древние книги