Степная дорога

Салих молчал, не пытаясь ни объясниться, ни оправдаться. Что толку в словах? По собственному горькому опыту он знал: хозяева не любят, чтобы слуги огрызались или умничали. Сказано "виновен" – значит, молчи и жди, какое тебе определят наказание. Сказано "глуп" – не противоречь, не то и вправду выйдешь полным дураком. Не было никакого смысла вступать с Алахой в препирательство и растолковывать ей, что в других странах рабу наоборот предписывается иметь взгляд опущенный, голову скорбную, поступь бесшумную. Сколько народов, столько и обычаев. К примеру, гордые венны сложили пословицу: "голоден поле перейдет, наг – нет". А сольвенны по-своему ее переиначили: "гол поле перейдет, голоден – нет". И ведь по-своему и те и другие правы. А на родине Салиха, в Саккареме, говорят: "сыт да одет – вот и молодец". Поди разбери, как вывернул бы эту пословицу народ Алахи…

Алаха уселась перед Салихом на низенькую, застланную козьей шкурой скамеечку и подняла палец в знак того, что будет говорить. Служанки замолчали, не желая перебивать госпожу. Салих заметил, что Алаха, несмотря на свой почти детский возраст, пользуется в этой юрте большим уважением. Когда она повышала голос, некоторые девушки поглядывали на нее даже со страхом.

– Запоминай, – начала Алаха степенно, произнося слова нараспев, явно в подражание кому-то из старших. – Запоминай, дабы не навлечь на нас гнева Богов. Никогда не делай запретного! Ибо ТЕБЕ за любой грех одно наказание – смерть.

"От плети шаг до смерти", вспомнилась Салиху старая невольничья присказка. А здесь, в степи, и одного этого шага рабу, похоже, давать не принято. Сразу – смерть. Может, оно и к лучшему…

– Никогда не садись с ножом у огня, – начала Алаха. – Не касайся огня лезвием, не руби и не режь ничего вблизи очага.

– Почему? – неожиданно для себя громко спросил Салих. Больно уж диковинным показался ему первый запрет. И не захотел, а вспомнил, сколько раз рубил дрова у самого костра, сколько выстругал палочек, на которые насаживал для копчения рыбу или лягушек…

– Ножом можно отнять у огня голову! – пояснила Алаха и слегка поклонилась Бесноватым. – Простите меня, Небесные, что в вашем присутствии вслух вспоминаю о подобном.

Служанки отводили глаза, отворачивались, когда Салих смотрел на них, пытаясь по выражению их лиц понять, что происходит: милость ли ему оказывают, заранее предостерегая от нарушения запретов, или же зло высмеивают в присутствии рабынь. Ему так и не удалось это выяснить.

– Храни тебя Боги от того, чтобы ломать кость о кость, – продолжала Алаха, полузакрыв глаза и слегка откинув назад голову. Салих вдруг догадался: этой позой девочка имитирует шаманку, погруженную в свои видения.

Помолчав немного, Алаха добавила назидательно:

– Смертная душа человека живет в его костях и при жизни, и после смерти, доколе кости не рассыплются прахом. Убьешь кость – убьешь обитавшую там душу и выпустишь на волю злого бесприютного духа…

– Я понял, – тихо сказал Салих.

– Не проливай на землю молока, не касайся при входе ногой порога, не дотрагивайся до стрел кнутом, не разоряй птичьих гнезд, не бей лошадь уздой…

Алаха замолчала.

Выдержав долгую паузу и поняв, что больше говорить она не желает, Салих поклонился:

– Благодарю тебя, госпожа.

Глава четвертая "НЕВЕСТА СТАРИКА"

Алаха обошлась со своим пленником так, что любой другой, окажись он на месте Салиха, небось, весь извелся бы да так и зачах – от одной только уязвленной мужской гордости. Да и сам Салих еще несколько лет назад не пережил бы подобного обращения. Но Самоцветные Горы и не таких строптивых ломали. И разве отказался бы он тогдашний – с незаживающими язвами от кандалов на щиколотках, с ненавистным кайлом в руках – поменяться долей с кем угодно? Даже, пожалуй, с последней служанкой в небогатом доме. Страх сознаться! Особенно – тому, кто вырос в краях, где мужчины, подвыпив в доброй компании, непременно возносили благодарственные молитвы Богам за то, что те не сотворили их женщинами. И однако ж дело обстояло именно так: Алаха на смех себе и девушкам усадила молодого, полного сил мужчины за женскую работу. И он, наружно, для порядку, хмурясь, втайне радовался этому.

Домашний очаг! Для человека, никогда не знавшего его тепла – а такие несчастные встречались Салиху за долгие годы неволи – он, может быть, и неотличим от любого костра, разведенного наспех случайными попутчиками где-нибудь на привале. Но тот, кто хоть недолго соприкасался с его животворным жаром, вечно будет чтить его святость, согреваясь не только телом, но и душой. Салих считал себя счастливцем: в детстве ему довелось узнать, как горит огонь, когда любовь и почтение к домашним Богам наполняют складывающего дрова в очаге.

И потому Салих был благодарен Алахе. Что и говорить, она здорово посмеялась над ним, вручив ему костяную иглу и прочную нить, свитую из бараньих жил. И, вероятно, "втоптала в грязь" его мужское достоинство. Но… всей этой "унизительной" работой он должен был заниматься у домашнего очага. И это оказалось важнее всего остального.