Степная царица

— Если я не ошибаюсь, там один человек, ведущий себя не очень осторожно. Это может быть уловкой, чтобы притупить нашу бдительность, в то время как его сообщники нападут на нас.

— Я не какая-нибудь селянка! — гневно ответила она. — Я это прекрасно понимаю.

Он пожал плечами. Такая вот близость. Теперь киммериец видел — кто-то бредет в их сторону, отчаянно шаркая и спотыкаясь. Когда человек подошел ближе, стало ясно, что мычание было грустной песней. Незнакомец явно был несчастен. Он, казалось, не замечал путников, пока не оказался в двух десятках шагов от них. Вдруг он поднял глаза и вскрикнул:

— А-а-а! Вы… смилуйтесь, это лишь я, Амрам, самый несчастный из людей. Я не сделал вам ничего плохого.

Акила усмехнулась.

— Действительно, не ты нас так встревожил. Ты один?

— Да, конечно! А вы?

Конан не обратил внимания на встречный вопрос.

— В таком случае ты должен быть большим дураком, поскольку лишь дурак пойдет один по этим пескам, тем более что эту пустыню называют Губительницей дураков.

— Но я это не сам придумал, — ответил Амрам, повесив голову. — История моя печальна.

— Не сомневаюсь, — сказала Акила, — такая ехидная собака, как ты, другую и не расскажет.

— Последи за ним здесь, — сказал Конан, — я проеду вперед и посмотрю, нет ли засады. Если услышишь шум боя, убей его и скачи к остальным.

— Хорошо, — ответила она. — Ты знаешь пустыню лучше меня.

Конан проехал полмили, осматривая все подозрительные места. Ему были известны случаи, когда кочевники лежали под соломенными циновками, засыпав себя песком, и часами ждали, пока не приблизится добыча. Когда жертва была прямо над ними, они выскакивали из песка, будто демоны из преисподней, кричали и размахивали саблями, пока караванщики не лежали в кровавом месиве, а добыча не была их. Но были приметы, по которым можно найти таких разбойников, и такие приметы сейчас отсутствовали.

Убедившись, что засады нет, Конан поехал туда, где его ждала Акила. Незнакомец, волнуясь, стоял рядом с верблюдом. Это был низкий мужчина щуплого телосложения. Из-под капюшона было видно худое лицо с горбатым носом, которое расплылось в подобострастной улыбке, когда Акила, увидев, что Конан возвращается, спрятала меч в ножны.

Конан и Акила снова поехали.

— Шагай рядом, — приказал Конан. Незнакомец повиновался. — Ну, расскажи нам свою историю.

— Знайте же, что я торговец из Барубы в Кешане…

— Судя по акценту, ты из Кофа, — сказал Конан.

— А, именно так. Мой отец был знаменитым купцом, чье прекрасное имение лежало среди идиллических холмов Рамата, рядом с…

— Ты говоришь не просто как кофит, — перебил его Конан, — но как житель Хоршемиша!

— Как я и собирался сказать, знаменитое торговое представительство моего отца находилось в роскошном храмовом районе этого города…

— Твоя речь не просто речь жителя Хоршемиша, — неумолимо продолжал Конан, — а обитателя Болота, района трущоб и притонов.

Амрам скрипнул зубами, но без смущения продолжал:

— Я вижу, что ты много путешествовал. Ладно, отец мой не был знаменитым купцом. Он был менялой, но его заведение считалось самым приличным в том несчастном районе…

Он прервался и вскрикнул, так как Конан нагнулся, сидя в седле, и схватил его рукой за шею. Киммериец не стал, однако, душить, но лишь нащупал пальцами необычно огрубевшую кожу повыше ключицы.

— Если ты сын уважаемого ростовщика, — сказал киммериец, — почему у тебя на шее шрам от стигийского рабского ошейника?

— Мы еще не сделали и ста шагов, — произнесла с удивлением Акила, — а этот незнакомец уже опустился в ранге от сына знаменитого купца до раба. Насколько он еще может опуститься?

Конан сжал пальцы на шее.

— Еще ниже раба находится труп. Хочешь испробовать эту роль, Амрам?

— Смилуйся, господин! — вскричал Амрам. — Ты меня не понял! Очень давно я служил в армии Кофа, когда мы воевали со Стигией. Меня взяли в плен, и я некоторое время жил в той земле, оказавшись в рабстве, но это лишь судьба, достающаяся иногда солдатам. Вы ведь не можете посчитать это бесчестием.

— И как ты оказался один в пустыне, ты, подлец с языком змеи? — спросила Акила.

— Я как раз к этому подхожу! Не надо быть такой нетерпеливой! Прелесть рассказа в том, как неторопливо он разворачивается, а не в том, чтобы сведения хлынули, как вода из акведука.

— Странно, — вслух подумал Конан, — каких только людей не встретишь среди ночи в пустыне.

— Несколько лет назад я бежал из стигийского плена и направился в Кешан. Там мои торговые дела процветали, и со временем я стал владельцем собственного каравана. У меня были лучшие верблюды, и я каждый год ходил из Барубы в Пунт, оттуда в Кутхемес и Замбулу и оттуда назад.

— И чем ты торговал? — поинтересовался Конан.

— Обычные товары: слоновая кость, перья, меха, жемчуг, который приходит с западного берега через Куш и Дарфар, рабы и прочее. На обратном пути я часто вез специи, восточный шелк, который лучше стигийского шелка, драгоценности, рабов другого цвета кожи, и их я обычно менял в Стигии на местные товары и прекрасное шемитское стекло перед тем как вернуться в Барубу, где у меня несколько жен и около дюжины детей.