Степной дракон

Назар подкинул дров в костер и сел ближе, пытаясь согреть окоченевшие руки. Его тряс озноб.

– Э-э, брат, да ты поди же чахоточный… – с сомнением протянул Басмач, глядя, как еще минуту назад проворно скакавший пацан вдруг сник. – И на хрен ты мне такой сдался, бацилла.

– Мне бы отлежаться, – протянул Назар. – Приду в норму… – Приступ кашля не дал ему закончить фразу.

– Ну да. От зверолюдов или кто они там были, отбиться помог, но мне идти пора – конвой догнать. А проваляться ты хрен знает сколько можешь. Лекарства там есть какие?

– Были, отвар. Знахарь из стойбища в дорогу дал. Да только все пожитки с конем бешеным ускакали.

– Хреново. Знать сдохнешь. – Стволы ружья со щелчком встали на место. Басмач спустил курки, протер ружье промасленной тряпкой и бережно поставил рядом с винтовкой. – Послужит еще. Ты только в говне не валяй и чисти хоть иногда.

Чернота ночи давно перешла в серую хмарь, на горизонте забрезжил рассвет. Басмач замотал портянками ноги, с трудом натянул ссохшуюся кирзу ботинок. Напялил задубевший плащ, закинул рюкзак на спину и, подхватив СВТ, двинулся к выходу.

Назар же, сгорая от жара и трясясь в ознобе, молча сгорбился у костра. Волк разлегся рядом, преданно глядя на хозяина. Бородач тем временем, собрав свои пожитки, вышел.

«Ну и хрен с тобой, вали. Торопится он. А я не тороплюсь что ли?!» – кашель снова дал о себе знать.

Оказавшись на улице, Басмач зябко передернул плечами не то от морозной прохлады, не то от того самого ощущения, когда на рассвете куда-то нужно идти, покинув теплый дом или шалаш… жилье в общем. Выходя Басмач не обернулся. Кто ему этот двухметровый кусок недоразумения? Правда далеко, где-то на недосягаемой глубине под броней из пережитых лет, затаенной злобы и коростой равнодушия мелькнула мысль, что сделал он что-то неправильное.

«Неправильное? Возможно. В жизни много неправильного натворил, и кто знает, сколько еще натворю. У меня цель – найти выродка!»

Замерзшая грязь приятно пружинила под окованной подошвой, тонкие ледяные зеркала лужиц с хрустом сминались, выпуская с каждым шагом все еще жидкую грязь – осенние холода еще не вступили в свои права, летнее тепло покамест не отпускало. Басмач покрутил головой, жалея, что не разжился шапкой и посеял кепку.

Поросшие коричневой шерстью, одетые в подобие одежды из шкур тела валялись поодаль друг от друга: один с ножом левее хребта так и замерз мордой в луже. А вот второй глядел в светлеющее небо маленькими мутными глазками из-под бруствера надбровной дуги. Плоский нос, сильно выпирающая, как у зоопарковой обезьяны, морда с торчащими клыками дополняли картину.

«Неандертальцы, бид аудалш[3]!» – сплюнул Басмач, обойдя смердящие тела по широкой дуге. Двое лежат и вряд ли куда-то убегут. Но следов в грязи явно на троих.

– Ах ты же Чингачгук очковый змей и хренов следопыт, третьего упустил! – корил себя бородач. Замерзшие в грязи отпечатки ног в самодельной обуви тянулись от места схватки куда-то за ленту дороги. Мохнатый явно торопился. Басмач пристально оглядел стоящий в отдалении лесок и противоположную обочину дороги густо растущий – палец не просунешь – частокол из разнокалиберных тополей довоенной посадки. Некоторые деревья, взломав асфальт, проросли чуть не на середине полотна.

Что сделано, то сделано, враг упущен. Махнув рукой в сторону убежавшего «неандертальца», Басмач пошел дальше.

След конвоя тянулся сначала по целине, и лишь сильно позже неведомый водитель все же решил выехать на старое полотно некогда асфальтовой дороги, соединявшей шахтерский город Риддер с промышленным Усть-Каменогорском.

Бетонные столбики в остатках бело-черных полос, обозначавшие край дороги, на протяжении метров двухсот впечатало в обочину многотонной махиной – водитель атомного тягача явно куражился. По асфальту было приятно идти, всегда б так, ни канав, ни рытвин.

Эти места Басмач прекрасно помнил. Где-то через километр еще тогда в мирное время стояла прямоугольная коробка автомойки, где чаще стирали ковры, чем мыли машины. И там же шашлычная. Настоящее придорожное кафе с настоящим шашлыком, растворимым кофе и теплым ноздреватым хлебом, который вот буквально из пекарни, пахший еще не выветрившимися дрожжами. Басмач сглотнул вдруг набежавшую от воспоминаний слюну.

Хотя по правде мясо в той шашлычной было хреновое, только собакам на прокорм.

У человеческой памяти и психики удивительное свойство со временем сглаживать углы. Выветривается из головы плохое, сублимируется, сепарируется и в сухом остатке в виде воспоминаний подается лишь что-то приятное, хорошее или просто положительное.

Басмач также помнил из прошлой жизни, что суть большинства придорожных рыгаловок-забегаловок одна: кинуть плошку чего-то вроде на первый взгляд съедобного перед усталым водилой, оттарабанившим пятнадцать-двадцать часов за рулем без остановок. Тому ведь много не надо, заглотил чего поставили, расплатился в три цены и поехал дальше.