Степной найдёныш. Сюзи. Кларенс. Кресси

Майор вспыхнул от гнева, отдал честь и удалился, а Брант вернулся к адъютанту. Положение было серьезное. Неприятельская колонна продвигалась к линии холмов, удерживать ее дальше было невозможно, бригада оказалась отрезанной от штаба дивизии, хотя противник еще не начал общего наступления.

Тайные опасения Бранта, что неприятель намеревается нанести удар по центру, подтверждались. Успеет ли его письмо к командиру дивизии пройти вовремя сквозь атакующую колонну?

Одно обстоятельство поражало его. Обойдя бригаду с фланга, противник, несмотря на подавляющий перевес, не сделал попытки завершить охватывающее движение и разгромить бригаду. Брант вполне мог отступить, не подвергаясь преследованию, когда нельзя будет дольше удерживаться на линии холмов. Другой его фланг и тыл находились в безопасности, хотя неприятель мог бы направить сюда часть огромной колонны, упорно продвигавшейся к холмам. Это одно свидетельствовало о просчете и незрелости неприятельского плана. Быть может, причина заключалась в том, что Брант сам ускорил их атаку, переставив условный знак. Без сомнения, противник первоначально предполагал атаковать его бригаду с фланга и тыла, но при внезапном и поспешном наступлении этот план не был осуществлен. Брант и теперь мог спасти бригаду — и его офицеры это знали, — но у него сложилось твердое убеждение, что он сможет помочь командиру дивизии, упорно, но спокойно обороняя свою позицию и выжидая благоприятного случая. Это подсказывали ему инстинкт и темперамент.

Беспокоя неприятеля на фланге и в тылу, отстаивая каждый дюйм земли, под огнем артиллерии, высланной с целью выбить его с занимаемого рубежа, и отражая набеги кавалерии на свои поредевшие ряды, он видел, как его бригада, не сдаваясь, тает в неприятельском потоке.

ГЛАВА VI

Роковая гряда холмов, которая смутно виднелась сквозь тонкие сплетающиеся полосы порохового дыма, напоминала полустертый рисунок на грифельной доске. Когда же дым рассеивался, взору открывалось хаотическое скопление повозок и лошадей — картина, в которой мог разобраться только зоркий глаз Кларенса Бранта. Его организующая энергия чувствовалась повсюду. Нужно ли было быстрее сомкнуться, чтобы отразить усиленный натиск противника, или упорно стоять в бездействии под огнем — во всем ощущалась его воля. Краткое, но исчерпывающее распоряжение, переданное через адъютанта, или внезапное появление над линией штыков его смуглого внимательного и спокойного лица неизменно производили магическое действие. Как и все прирожденные полководцы, он был точно заколдован, неуязвимый среди опасностей, и заражал своих солдат неверием в смерть; сраженные пулями солдаты со всех сторон падали вокруг него, но лица, покрытые смертной бледностью, выражали непоколебимое спокойствие, а в последнем вздохе звучала вера в победу. Отбившиеся от строя возвращались в ряды под его мимолетным взглядом, безнадежная сумятица вокруг какого-нибудь зарядного ящика, опрокинувшегося на повороте дороги, прекращалась, и ящик спокойно убирали с дороги в присутствии выжидающего молчаливого смуглого всадника.

Однако под маской невозмутимости он остро сознавал все, что происходило; в этой видимой сосредоточенности таилось напряжение всех его чувств: он подмечал первые признаки сомнения или тревоги на лице младшего офицера, которому отдавал приказ, первые признаки апатии в перестраивающейся шеренге, еще более тревожную заминку при передвижениях, когда люди спотыкались о трупы своих товарищей, зловещее молчание стрелкового бруствера, страшную неподвижность цепочки, застывшей навеки в позе стрельбы с колена; сокращение числа стрелковых точек, внезапные бреши тут и там, угрожающее искривление еще недавно прямой линии строя — он понимал роковое значение всего этого. Но даже в такой момент он остановился возле баррикады, наскоро сооруженной из перевернутых интендантских повозок, чтобы посмотреть на старого знакомого, которого видел всего час назад и который, по-видимому, командовал группой вернувшихся в строй солдат и маркитантов. Взобравшись на колесо с револьвером в каждой руке и с охотничьим ножом в зубах, с театральной аффектацией даже в этом порыве подлинной храбрости, перед ним красовался Джим Хукер. И Кларенс Брант, сознавая свою ответственность за ход сражения, все же ясно припомнил в эти отчаянные минуты, как Хукер изображал Кровавого Дика в мелодраме «Розали — Цветок Прерий» на сцене театра в Калифорнии пять лет тому назад.