Степные хищники

— В бригаде нами недовольны, — сказал Щеглов, усаживаясь на плоский камень. — Из Иловатки сообщили, что позавчера с нашего берега переправились пятеро бандитов.

— На чем? — недоверчиво возразил Кондрашев. — Все лодки мы взяли под охрану.

— Значит, плохо охраняем. А потом, когда припрет, то найдешь, на чем плыть, хоть саженками.

— Ну, такую ширь саженками не одолеешь, вода холодная, — судорога схватит. На лодке и то нагребешься.

— Широко, — согласился Щеглов, глядя на разлившуюся почти до горизонта Волгу.

На десятки верст сверкала, переливалась гладь могучей реки. Чуть заметными темными полосками виднелись на той стороне окруженные водой села и деревни. Ближе на самом стрежне зеленел остров Щербаковский. Береговая полоса была залита, и казалось, что деревья растут прямо из воды.

Над Волгой ослепительно голубое, бездонное небо. В нем лепестками яблоневого цвета мелькали чайки.

— Товарищ комдив, а что если попытаться ловить их на живца? — нарушил Кондрашев молчание.

— Кого ловить? Чаек?

— Да нет, бандюков…

— Как на живца?

— На лодку. Им лодки дозарезу нужны, — мы и предоставим. Пожалуйте, пользуйтесь! А поблизости секрет посадим. Понимаете?

— Горазд ты на выдумки, ничего не скажешь!

— Так разрешите?

— Попробуй!

В тот же день верстах в двух ниже Русской Щербаковки, там, где береговая круча подходит к самой воде, появилась лодка. Очевидно, кто-то приехал, оставил ее, а сам берегом ушел в село, чтобы не подниматься вверх по быстрому течению.

Тишина солнечного безветренного дня успокаивает. Веселые трясогузки, помахивая хвостиками, прыгают по гальке. В кустах свистит, пищит, чирикает пернатый оркестр. Маленькие птахи суетятся, хлопочут, порхают с ветки на ветку, с куста на куст, только над ямой-промоиной почему-то не садятся. Разумеется, есть на то причина: в яме под кустом затаились трое, сидят караулят кого-то, может быть тех троих, что, укрытые листвой лежат над обрывом, зорко поглядывают вокруг, а чаще на лодку. Тянется время, ни те ни другие себя не оказывают.

Накрасовавшееся за долгий весенний день, солнце начало заходить за гору. Там, где Волга, огибая утес, поворачивает к Добреньким, на небе появилась белесая гряда, словно пучок ваты развернулся. Зацепив вату, солнце подожгло её, и багровое зарево разлилось по небу, окрасило Волгу.

«Быть ветру», — подумал Кондрашев и осторожно вытянул начинавшую неметь ногу. Из двух бывших с ним красноармейцев один спал, а другой выкладывал из галечника разные узоры.

Наступали сумерки. Под яром предметы начали терять свои очертания, волжская вода из ярко-красной становилась темно-вишневой, а в затененных местах начинала синеть вороненой сталью. Немного спустя поблекли яркие краски и на небе. Утих птичий гомон. Из мрака прибежал первый порыв ветра, тряхнул деревья, зашумел листьями, рассыпался крупной рябью на воде. За первым примчался второй, за вторым — третий, а затем дружно подуло, засвистело, как в печной трубе. Рокотом отозвалась потревоженная Волга. На берег полезли волны, зашуршала галька. Мелкий бисер водяных брызг долетел до сидевших в яме.

«Надо бы лодку вытащить на берег дальше, — может унести», — подумал Кондрашев.

— Разбуди его! — шепнул он красноармейцу и приподнялся, но в этот момент с обрыва скатилось несколько камешков. — Тс-с!

Прошло несколько томительных минут. Слышно было, как стучала кровь в висках. Камешки продолжали катиться, — кто-то, оскользаясь, спускался по откосу.

— Двое. Если побегут — стрелять.

Две темные фигуры поравнялись с ямой.

— Ни с места! Руки вверх! — гаркнул Кондрашев.

Пришельцы метнулись вперед. Две молнии прорезали темноту. Задний упал, передний продолжал бежать. Еще два выстрела. Бандит помчался еще быстрее.

— За ним! Уйдет! — крикнул Кондрашев, но красноармейцы уже бросились в погоню.

Костя выпрыгнул из ямы и тут неожиданно заметил темную, едва различимую на фоне скалы человеческую фигуру.

— Руки вверх! — хриплым от волнения голосом крикнул Кондрашев.

— Сдаюсь, — послышался в ответ женский голос, и на прибрежную гальку упало что-то металлическое.

Костя подошел и чиркнул зажигалкой:

— Устинья Матвеевна!

Не менее Кондрашева была поражена неожиданной встречей сама Устя.

— Как ты сюда попала? — допытывался Костя.

Вдали, в той стороне, куда побежал бандит, грохнул выстрел, потом еще один.

— Рад? Доволен? — озлобленно спросила Устинья.

— Чем доволен? — не понял Кондрашев.

— Как же! Отличился! Марусю поймал!

— Какую Мару…

Но Устя не дала ему договорить.

— Издеваешься?! Или не знаешь, что я Маруся? — уже истерически выкрикнула пленная и вся собралась, словно для прыжка. — Понял?! Не знала, к кому попаду, — ни за что бы не сдалась!

Сильный порыв ветра окатил обоих песком, ударил в лицо камешками и брызгами воды. Костя невольно закрылся рукой. Затем наступило долгое молчание, лишь шумел ветер и назойливо бились о берег речные волны.

— Костя! — Это было сказано вполголоса, жалобно. — Застрели меня!

Кондрашев молчал, и голос Устиньи снова зазвенел, как натянутая до предела струна. — Застрели! Слышишь? Я не могу встретиться с Васей.

«Действительно…» — подумал Кондрашев.