Степные кочевники, покорившие мир. Под властью Аттилы, Чингисхана, Тамерлана

Возвращаясь к основной орде, Бату, царствовавший с 1227 по 1255 г. в качестве вождя (очевидно, с согласия своего брата Орды) старшей ветви дома Чингизидов[223], оказывал, как мы видели, значительное влияние на общемонгольскую политику. Однако следует отметить, что он никогда не претендовал на трон великого хана. Поначалу он даже поддержал решение своего деда, оставившего империю дому Угэдэя. Вероятно, это невмешательство в борьбу за престол объясняется сомнениями относительно рождения Джучи. Разве не была Бортэ, жена Чингисхана и мать четырех принцев-наследников императора, похищена татарским вождем в то время, когда был зачат Джучи? Похоже, этот вопрос не поднимался намеренно. Также отметим нелюбовь Чингисхана к своему первенцу, странное поведение последнего, который после осады Ургенча последние пять лет жизни провел в своем уделе на Тургае, Эмбе и Урале, не участвуя в походах Чингисхана; наконец, почти открытый конфликт между отцом и сыном. Все эти обстоятельства поначалу обрекли Джучидов на весьма незаметную роль. Бату взял реванш в 1250–1251 гг., спровоцировав, как мы знаем, падение дома Угэдэя и восшествие на трон дома Тулуя. Мы показали его решающую роль в Алакмаке в 1250 г. и то, как в 1251 г. он послал своего брата Берке в Монголию возвести на престол, в ущерб Угэдэидам, Менгу, сына Тулуя, который, бесспорно, именно ему был обязан троном. Менгу помнил, что находится в долгу у Бату. В 1254 г. он заявил Рубруку, что его власть и власть Бату распространяются на всю землю, подобно лучам солнца, что как будто наводит на мысль о своего рода соправительстве в нераздельной империи. Впрочем, тот же Рубрук отмечает, что на территориях, где правил Менгу, к представителям Бату проявляли больше почтения, чем во владениях Бату к представителям Менгу. В целом, как отмечает Бартольд, между 1251 и 1256 гг. монгольский мир оказался практически разделен между великим ханом Менгу и «старейшиной» Бату, а разделяли их владения степи между Чу и Таласом. В ту пору Бату среди прочих членов семьи Чингизидов занимал положение верховного арбитра и делателя королей. Что же касается того, каким человеком он был, мнения о нем расходятся очень сильно. Монголы назвали его Саин-ханом, «добрым правителем», и славили его доброту и великодушие. Для христиан, напротив, он виновник беспрецедентных зверств, отметивших походы 1237–1241 гг. на Русь, в Польшу и Венгрию. Плано Карпини резюмировал эти полярные оценки, описав его как «мягкого, любезного, доброго для своих, но сильно жестокого в его войнах».

Этот европейский поход 1237–1241 гг. через славянскую Русь, Польшу, Силезию, Моравию, Венгрию и Румынию, поход, в котором приняли участие отпрыски всех ветвей дома Чингизидов, был в целом организован в пользу Бату. Он являлся его главнокомандующим, по крайней мере официально (стратегическое руководство от его имени осуществлял Субудай). И он же единственный, кто получил от него выгоду. Были не только раздавлены последние тюрки-кипчаки, но и покорены русские княжества: Рязанское, Суздальское, Тверское, Киевское и Галицкое. На двести с лишним лет они станут вассалами Золотой Орды. Эта вассальная зависимость оставалась жесткой вплоть до конца XV в.: хан по собственному усмотрению назначал и смещал русских князей, которые вынуждены были ездить «бить челом» в его стоянки на нижней Волге. Первым эту политику униженного подчинения начал проводить великий князь Владимирский Ярослав, который в 1243 г. отправился принести Бату клятву верности и был признан им «старейшим среди князей русских»[224]. В 1250 г. князь Даниил Галицкий (принявший в 1255 г. королевский титул) также прибыл выразить покорность и попросить подтвердить его власть над своим княжеством. Великий князь Александр Невский (1252–1263), сын и преемник Ярослава, извлек большую выгоду из жесткого монгольского протектората над Русью, чтобы отразить натиск врагов Руси со стороны Балтики. Принятая униженная покорность была единственно возможной манерой поведения, позволившей стране пережить эти страшные времена. Московское государство останется в рабской зависимости вплоть до своего освобождения Иваном III в конце XV в.