Стерх: Убийство неизбежно

Что-то тяжелое и твердое, как камень, к тому же еще и холодное, словно лед, возникло слева, в темноте, за той створкой, которую он не сумел открыть, вознеслось и обрушилось на Стерха. Падая он только успел отвести руку с фонариком вбок, чтобы не напороться на него, когда этот фонарик окажется между полом и его телом… Но длилось это недолго. Пол возник из темноты гораздо раньше, чем Стерх успел к нему подготовиться, и ударил его плашмя по всему телу. А потом все исчезло из этого мира, вернее, из мира исчез сам Стерх.

Глава 21

Где-то очень далеко за стенкой зазвонил чужой будильник. Звук был неприятный, злой и очень хлесткий. Стерх открыл глаза и попытался понять, что он видит перед собой. А видел он что-то странное, никогда прежде не замечаемое – истертый коврик, у которого не было, кажется, ни одной чистой нитки. Но Стерх, по крайней мере, начинал кое-что понимать. Это внушало надежду.

Он попытался сесть. И тут же снова закрыл глаза, уперся в пол руками. Если бы не очевидный факт, что он уже лежал на полу, он бы снова лег, настолько трудно было находиться в сидячем состоянии. Голова кружилась, при этом была какой-то пустой, словно ее изнутри тщательно очистили от мозгов, протерли, а затем еще и надули гелием. Легкие работали, словно опустелый автобус, подрагивая на ухабах, и в общем, качали воздух без понимания значения и смысла этой работы. Во рту стоял какой-то на редкость неприятный привкус. Стерх пожевал губы и понял, что это был вкус его слюны – горькой, пахучей, словно грузинская пряность, и тягучей, как клей.

Он привалился спиной к креслу, заставил себя еще раз разлепить глаза. Он сидел в комнате, в которую вчера пришел… Он не помнил, куда пришел, не понимал, как оказался на полу. Покряхтывая от натуги, поднял руку, посмотрел на часы, было начало седьмого – самое время в провинциальных городах приниматься за жизнь.

Он еще раз провел рукой по глазам, муть, через которую они смотрели на комнату, стала тоньше, потом вовсе прошла. Стерх осмотрелся уже старательно, словно пытался составить протокол. Что-то в этой комнате теперь было не так, как раньше, что-то изменилось… И вдруг он вспомнил. И понял.

Теперь всюду царил порядок, не было навалено кучей тех предметов, которые он видел вчера выброшенными из шкафов, не было ни малейших признаков того, что кто-то тут устроил обыск… А это был обыск, понял Стерх, и я на него нарвался, как лох. А ведь мог бы действовать иначе.

Он попытался осознать, как он действовал, и не сумел. Все, что предшествовало тому, как он очнулся, было затянуто дымкой, в которой, казалось, могла утонуть не то что его память, но и все его способности соображать. Он откинулся назад, и тогда на его шее возник, а затем разросся очаг боли, острой, не совсем локализуемой, но определенно знакомой.

Стерх провел рукой, шея болела все отчетливее. На пальцах оказались следы растертой крови. Стерх напрягся, он думал сосредоточенно, словно от этого зависела его жизнь, а может и в самом деле зависела… И тогда он вспомнил выросшую рядом с ним из пола тень, и боль.

Он заставил себя приподняться, как ни странно, ноги прислушались к его желаниям, заполз в кресло, достал бумажник, посмотрел документы. Все в порядке, все было на месте. С каким-то даже отчуждением Стерх взглянул на свою лицензию, паспорт и некоторое количество денег… Откуда у него деньги? Он еще раз подивился наличию купюр, но решил выяснить это позже. Достал револьвер, патроны были в барабане, из ствола не стреляли, и смазывали его довольно давно… Свежую смазку Стерх теперь, когда даже его слюна превратилась в подобие химического реактива, определил бы безошибочно.

Покряхтывая, постанывая и придерживаясь за стену, Стерх заставил себя подняться, вышел в коридор, с радостью понял, что помнит его, и отправился в ванную. Тут он умылся, щедро набрызгивая воду на щеки, на лоб, на глаза. Глаза… Под ними словно бы что-то горело. Вообще, он казался себя заполненным гриппозным жаром. И даже вода не способна была убавить этот жар.

Он поднял голову, заглянул в зеркало. Это было обычное, начавшее терять амальгаму зеркало, старое, темное, каких сейчас уже не выпускали, и чуть более явственное, чем новые, у которых блеск бывал металлическим и довольно бесцветным. Оно показывало лицо несомненно того самого человека, которого Стерх привык считать собой. Но у него были красные, словно бы выкатившиеся вперед глаза, как от базедовой болезни, и синяки в пол-лица, словно после очень неудачно отыгранного боксерского матча на звание чемпиона мира, проведенного по профессиональным правилам.

Стерх намочил какое-то старенькое полотенце, и приложил его к шее. Боль стала определеннее, и это его порадовала. Чувствительность, и даже способность думать медленно возвращались. Он пошел в комнату.