Пенни сдвигает брови. Я проходила такое много раз и знаю, что никакого толкового ответа у нее нет. Но прежде чем Пенни успевает как-то отреагировать, на помощь мне приходит Бен.
— Нам дали новое начало. — Он снова улыбается мне, а я испытываю настоящий шок узнавания: влажные карие глаза, зачесанные назад и вьющиеся за ушами темные волосы — все какое-то знакомое. Как будто мы уже встречались. Я одергиваю себя и заставляю отвернуться.
— Совершенно верно, — говорит Пенни. — Итак, сегодня мы продолжим с того места, где остановились на прошлой неделе. Кто-нибудь помнит, что мы собирались рассказать Кайле?
Она обводит глазами круг, но желающих не находится.
— Мы говорили о поддержании наших уровней. Какие они у каждого из нас?
Мы послушно проверяем и называем. У меня самый низкий — 4.8.
— Какая у тебя стратегия? — озабоченно спрашивает Пенни.
— Что вы имеете в виду?
— Если твой уровень падает, что ты делаешь, чтобы поднять его?
— Съедаю шоколадку. Обнимаю кого-нибудь. Или глажу кота.
— Это все внешние факторы. А внутренние?
Что ж, может быть, мы действительно научимся чему-то полезному.
— К достижению какого уровня мы стремимся? — обращается она к Группе. Я отключаюсь, потому что слышала это много раз.
Приемлемый уровень — 5 и 6.
10 — полная радость, восторг. 1 — злость, способная довести до убийства, или страдание, такое черное, что не можешь сдвинуться с места. При падении ниже 3 тебя уносит в ла-ла-лэнд (
Цокая языком, Пенни просматривает файлы на нетбуке.
— Вижу, кошмаров и затмений на твою долю выпало немало. Давайте подумаем, какую стратегию мы можем предложить Кайле. Ну? Ребята?
Похоже, она даже не всех знает по именам. И наверняка не знает, что даже Зачищенные не отзываются на «ребята».
Пенни указывает то на одного, то на другого, и я, с неожиданным для себя интересом, слушаю их ответы.
Предложений много, и некоторые я уже использовала.
Отвлечься: сосредоточиться на чем-то другом. Повторять расписания, считать плитки на полу. Бен бегает — мне это знакомо. В больничном спортзале я, бывало, часами не сходила с бегущей дорожки, доводя себя до такого состояния, когда все чувства блекнут и остается только ровный ритм шагов.
Другой мой вариант: организовать неизвестное в лица из линий и теней, рисовать карты коридоров, дверей и прочего для создания границ. Не для того ли я это делаю?
Визуализация: удалиться в какое-то другое место в своем сознании. «Безопасное место», как называет это сестра Пенни.
Перенос: перекладывание своих чувств на кого-то другого.
Диссоциация: стать кем-то другим, отбросив все чувства.
В этом я становлюсь экспертом.
Как и все мы?
Потом Пенни делит нас на небольшие группы — попрактиковаться в устном общении. Сегодняшняя тема: разговор о семье.
Все начинают двигать стулья, объединяться по двое-трое. Никаких споров, обсуждений — каждый хорошо знает, что и как. Я немножко теряюсь и вздрагиваю, когда на мое плечо ложится теплая рука. Бен.
— Присоединишься к нам? — спрашивает он с улыбкой, и я ловлю себя на том, что смотрю в его глаза и не могу оторваться. Они и впрямь карие, с теплыми золотистыми крапинками — вот бы написать такие, смешать краски и…
Он смотрит на меня с любопытством.
— Так что?
— Хорошо. — Я поднимаюсь. Его рука соскальзывает с моего плеча. Он берет мой стул и ставит рядом со стулом Тори, а потом подтягивает свой и садится напротив нас обеих.
Тори начинает говорить что-то, но умолкает — к нам подходит Пенни.
Вскоре я узнаю, что отец у Бена — учитель, а его мать — художница и работает в мастерской. Папа у Тори — чиновник в Лондоне, а она живет с мамой в деревне. Дома он бывает только по выходным, и, судя по тому, как она говорит об этом, ей такое положение вещей нравится. Им обоим, Тори и Бену, по семнадцать лет, и они на год старше меня. Оба знакомы с Эми по школе. Той школе, куда пойду и я, когда разрешат.
— А ты на самом деле откуда? — спрашивает Тори, как только Пенни отходит от нас и идет к другой группе.
— Ты о чем?
— Ну, где ты была до того, как попала сюда?
— В больнице. Меня выписали в прошлое воскресенье.
— Я тебе не верю.
— Тори, — вмешивается Бен. — Полегче.
Она ухмыляется.
— Она бы не говорила так, если бы ее только-только выписали. Ты это не хуже меня понимаешь. Нас с тобой три года назад выпустили, и ты знаешь, какие они, новенькие.
— Меня продержали в больнице дольше, чем других. Из-за кошмаров.
— Дольше — это сколько?
— Девять месяцев, так мне сказали.
— Все равно. Ты — другая.