Стертая

Когда все закончилось, она долго искала и не могла найти меня. Никто ничего не знал. Целью нападавших стали два этажа — десятый, на котором находилась я, и девятый, где располагаются врачебные кабинеты и комнаты для совещаний. Впрочем, из руководящего персонала никто не пострадал. Их всех, по примеру доктора Лизандер, быстро увели в безопасное место. Потом, поскольку я не унималась, мама все же признала, что погибли несколько медсестер и лордер. А также все террористы.

В конце концов меня все же нашли: в глубокой отключке. Задержанная реакция и шок, в результате которых, как они посчитали, мой уровень и полетел вниз. В последний момент перед тем, как я вырубилась насовсем, мне сделали укол, а потом держали на успокоительных, не зная, стоит ли отпускать меня без полного обследования и сканирования.

Мама сказала, что ей пришлось пустить в ход свое влияние и позвонить нескольким знакомым, занимающим высокие кресла. Лишь после этого ей позволили забрать меня домой. А еще она сказала, что к тому времени так подняла всем нервы, что ее едва ли не вынесли за ворота на руках.

Дом.

Я немного поспала в машине, потом притворилась, что еще сплю. Эффект инъекции ослабевает. Память начинает возвращаться, сначала кусочками, потом лавиной.

Террористы прорвались в больницу — я не могу в это поверить. Еще труднее поверить, что они убивали людей. «Не трать впустую пулю!» Может быть, будь у них больше патронов, я тоже была бы сейчас мертва. Столько крови… и медсестра, лицо которой не могу вспомнить.

Заставляю себя вернуться в кабинет доктора Лизандер. К ее компьютеру. «Совет рекомендует терминацию; доктор Лизандер возражает». Что это значит? И самое странное: на протяжении всей этой истории я держалась на вполне приемлемом уровне. Совершенная бессмыслица.

Но самым страшным, тем, что и столкнуло меня во тьму, была встреча с Феб.

У мамы железные нервы, и держится она до самого дома, но, едва переступив порог, сдает: падает на диван, сворачивается в комочек и дает волю слезам. Тоже задержанная реакция.

— Что будем делать? — спрашиваю я.

— Позвоним папе, — предлагает Эми.

Мама качает головой — нет.

— Тогда тете Стейси?

Кандидатура не вызывает возражений, и Эми звонит тете.

Долго ждать не приходится, и вот Эми уже играет с малышом Робертом и отдает мне указания насчет обеда, а Стейси и мама берут себе в компанию бутылочку красного вина.

Главное Эми знает: террористы напали на больницу. О том, что видела двоих в кабинете доктора Лизандер и что один из них едва не застрелил меня, я ни ей, ни кому-то еще не сообщала. Не стала говорить и об убитой медсестре. Эми слушает с увлечением и желает знать все подробности, а этого уже вполне достаточно, чтобы держать их при себе.

В вечерних новостях событию посвящено пять секунд: «Сегодня днем группа вооруженных террористов предприняла попытку атаковать крупное медицинское учреждение в Лондоне. Попытка провалилась».

Расскажите это той медсестре, чья кровь залила весь пол.

Глава 36

— Ты пережила вчера настоящее приключение, — говорит папа, поглядывая одним глазом на дорогу и другим на меня.

— Наверно.

— Испугалась?

— Да.

— Хорошо.

Я удивленно смотрю на него.

— На твоем месте не испугался бы только сумасшедший. — Он останавливается на красный сигнал светофора. — Выспалась?

— Да.

— Кошмаров не было?

— Нет. — Вообще-то закрывать глаза я боялась, но если что-то и снилось, то в памяти ничего не задержалось.

— Интересно. Впервые с тобой случилось нечто по-настоящему страшное, и при этом ты спишь как младенец. — Папа качает головой, как будто я для него загадка, которую он пытается решить. У меня такое чувство, что ему не нравится, когда он чего-то или кого-то не понимает.

— Может, дело в уколе, который мне сделали в больнице.

— Может быть, — говорит он, но я понимаю, что ему хорошо известно, как долго длится действие больничных инъекций. — Что ты подумала о террористах?

Неужели он каким-то образом узнал, что я встретилась с двумя из них лицом к лицу? Нет. Откуда? Мы на извилистом участке дороги, и он смотрит только на нее.

— Так что?

Что я думаю о террористах… Да они у меня из головы не выходят. Взорвать автобус со школьниками, убить медсестер…

— Они — зло.

— Некоторые считают, что их действия оправданны. Что лордеры заходят слишком далеко, что зло — это они. Что происходящее в этой и других подобных больницах неправильно.

Я в шоке. Как у него хватает смелости говорить такое, пусть даже кто-то — какие-то неизвестные, безликие и безымянные люди — так думает.

— Но ведь террористы убивают людей, невинных людей, которые вообще ни при чем. Неважно, почему они так делают, это все равно неправильно.

Он склоняет голову, как будто обдумывает сказанное мной.

— То есть для тебя их методы важнее точки зрения? Интересно.

Мы сворачиваем к школе. Я собиралась попросить подождать минутку — а вдруг миссис Али распорядилась исключить меня и из воскресных тренировок, — но теперь мне хочется поскорее выйти из машины и не слышать папиных вопросов. Когда он говорит «интересно», это звучит так многозначительно.