Я тоже выпила, чувствуя, как внутри все теплеет, а в голове появляется легкость. Ух, какая коварная штуковина. Я потянулась к кувшину, снова наполнила стаканы. Майя снова выпила свой быстро, жадно и до дна.
— Ты его любила? Жениха? — спросила она меня, в ее глазах плескалось опьянение.
— Очень! — с чувством ответила я, слегка только пригубив собственный стакан.
— У меня тоже когда-то был жених…
И тут стол вздрогнул, зашатался и, опрокидывая кастрюли и тарелки (кувшин я быстренько схватила со стола и крепко прижала к груди) появился бугор, из него, точно мыльный пузырь, надулся следующий ком, потом еще один поменьше. Пока перед нами не вырос кто-то, похожий на маленького снеговика. На верхнем шаре появились черные глазки, а под ними тонкой ниточкой изогнулся улыбающийся рот.
— _ Ха-ха-ха, Майя, а хозяин запретил тебе пить! Он даже наложил на кувшин запрет, и ты сама себе налить не можешь! Но ведь всегда найдутся добрые люди, правда?
Снеговичок с надеждой посмотрел на меня, на кувшин, опять на меня.
— Ты кто? — спросила я.
— А на кого похож?
— На снеговика, — честно ответила я.
— Снеговик? Это антропоморфное снежное создание? Интересная фантазия. Вообще, я — Бес мелкий и каждый человек создает мой образ в меру своей испорченности. Снеговик- символ холодной неприступности. Ты заморозила свое либидо в результате некой детской травмы. Вероятней всего неправильно инициированного комплекса Электры.
— Хм, девочка чиста и невинна, как снег. У нее вон жених вчера умер. У нас поминки, а тут ты — Бесик — балбесик, со своими психами. Олька, наливай.
Я нежно погладила бок кувшина и разлила эликсир дружбы по стаканам.
— Помянем!
— Эх, помянем! Да не захлопнутся перед ним грани! — поддержал Снеговичок. — Хороший был человек…
— Хороший жених! — поддакнула Майя. — Олька говорит, что щедрый был…У меня тоже был жених. Он был знатного рода. Граф. А я дочка булочника. Ух, и красивая я была! Как ты, Олька, золотоволосая блондинка. Представляете? А он, высокий, волосы черные, вьются. Похож, на моего нынешнего хозяина…Благородный, гордый и смелый!
Очень подходит под описание господин Демон, особенно «благородный» — во прямо-таки про него.
— Он влюбился в меня. — продолжала, между тем, Майя, уткнув подбородок в пустой стакан. — И сделал мне предложение. А мамаша у него была ведьма. Вот она и отправила меня сюда, на Грань. Вот так. Наливай, Олька!
Снеговичик посмотрел на меня и, хитро улыбаясь, мотнул головой в сторону Майи, которая тяжко вздыхая, расстёгивала рубашку. Я икнула от неожиданности и выпила-таки свой второй недопитый стакан.
У Квадрадамы под рубашкой вместо тела клубился туман — темно-серый, густой, серебристый, объёмный и пухлый в нужных местах. Как у кукол — тело ватное, а руки и голова — из пластмассы, так и у Квадрадамы шея росла из тумана. А самое интересное, что в середине этого облака на толстой цепи, точно маятник, болтался блестящий ключик.
— Ну, Олька, наливай!
Я покачала кувшин из стороны в стороны, там булькало еще много волшебной жидкости, точно она в принципе не могла закончиться. После второго стакана мне стало так уютно, что захотелось петь. Что-нибудь грустное и мистическое.
От любви краснеет небо на закате,
Точно бархатом укутывая море,
И мутнеют звезды на рассвете,
Пряча блеск от солнечного взора.
Точно призрак, вьется паутина,
Каждой нитке имя — бесконечность,
Убегая вдаль, Любовь резвится,
Превращая поиск себя в вечность.
И сойдутся, вздрагивая грани,
Поглощая, словно крошки, души.
Звон зеркал, разбитых, как в насмешку,
С каждым мигом глуше, глуше, глуше….
Наверное, Людви писал эту песню в очередной депрессии. Песня была в духе «любовь за гранью» и к антуражу вполне подходившая, а мотив напевный и тягучий, вязкий…как туман.
Больше я себе не наливаю.
— Ох, печалька! — сказала Маяй, растрогавшись и похлопав меня по руке. — Наливай.
— Хи-хи, Майя, хозяин тебя вряд ли похвалит.
— Хозяин меня никогда хвалит, но он, в любом случае, будет поздно. А у нас поминки. Давайте еще раз за безвременного погибшего…
— Недолюбишего… — согласился Снеговичок.
— Недопевшего… — продолжила Майя.
— Недопившего….- добавила «снежная проекция моего бессознательного.
— А в моей сумочке был телефон, а на телефоне была фотография моего жениха. Все, что у меня от него осталось! Только вот где теперь моя сумочка? — проговорила я, тяжко вздыхая.
— Сумочка, говоришь. Ох, жарко чего-то в этой униформе. -
Квадрадама тяжко вздохнула, зевнула и почесала короткую шею, потом завела руки за голову и потянула голову вверх. Не совсем голову, получается, скорее кожу или нечто вроде кожи, не знаю. Но лицо поползло вверх, открывая серебристо — туманный рот, силуэт расплывчатых щек и пушистый с белыми завитушками лоб. Снятое «лицо» сморщилось и Майя сунула его в карман рубашки. То же самое Квадрадама проделала с руками, сняла точно перчатки, и туманные силуэты пальцев забарабанили по столу.
— Знаешь, а я знаю, где твоя сумка. Момент!
Квадрадама вынырнула из одежды и растворилась в воздухе. Я хотела глотнуть из кувшина, но вовремя себя остановила.
— А… — хотела я спросить, но не успела.