Стервятники Техаса

— Так не пойдет, Крошка, — процедил шериф Джон Мак-Фарлен, рослый, могучий мужчина, которого невозможно было запугать. — Ты ни за что ни про что застрелил человека, застрелил без всякой причины. Ты и сам это знаешь. У Харригана даже пушки при себе не было…

— Заткнись! — заорал Крошка. — Прав я или нет, веревку для меня еще не сплели! Шевельнете пальцем — кишки выпущу!

— Рано или поздно я достану тебя, — отозвался шериф. — Будет нужно — из преисподней вытащу!

Процедив сквозь зубы проклятие, Крошка прыгнул во двор и метнулся из пятна света в темноту, к лошадиному стойлу. Все было проделано так быстро, что он успел оседлать свою высокую гнедую и уже гнал ее прочь со двора, когда первые преследователи только показались в дверном проеме. Окунувшись в кромешный мрак, они не решались пустить в ход оружие. А Крошка не забыл на скаку разрядить свои револьверы в землю, целясь между копыт стоявших у коновязи лошадей. Кони с безумным ржанием стали бить копытами, путаясь в сбруе, а некоторые срывались и разбегались в разные стороны.

Красно-желтые зарницы выстрелов расцветили тьму, но стрелявшие лишь впустую тратили патроны. И тогда злобный, бессильный вой прокатился над ночным городком; люди хватали за уздцы взбесившихся лошадей и прыгали в седла. Но когда первая волна преследователей приготовилась устремиться в погоню, стук копыт уносившегося коня уже растаял в ночи.

Крошку не поймали ни той ночью, ни на исходе следующей, ни по прошествии еще нескольких дней и ночей, в течение которых он не слезал с седла, стараясь оставить как можно дальше в прошлом воспоминания о Большом Билле и его мстительных дружках.

Он знал, что слова Джона Мак-Фарлена не были пустой угрозой. У шерифа Мак-Фарлена имелись свои понятия о справедливости, и понятия эти он распространял с одинаковой последовательностью и на отъявленных убийц, и на случайных нарушителей порядка. Крошка мог не тешить себя надеждами: Джон будет преследовать его повсюду, в случае необходимости пересечет границу соседнего штата, а там, глядишь, и Мексики.

Крошка вовсе не жаждал встречаться с шерифом, но не из-за страха перед Мак-Фарленом. Крошка Билли был еще совсем юн, но его земляки в горных диких землях, лежавших к югу-западу от этого штата, говорили о нем с должным почтением. Крошка не хотел убивать шерифа. Во-первых, Мак-Фарлен был порядочным человеком. Во-вторых, ковбой понимал, что со стороны то, что он сделал в «Антилопе», выглядело самым настоящим злодейским убийством, лишенным смягчающих обстоятельств. Шериф никогда не возражал против честного поединка, но убийство — дело совсем другое. Положа руку на сердце, Крошка не мог не признать, что расправа над Большим Биллом не имела ничего общего с поединком. У Харригана даже не было при себе оружия; когда Крошка вытащил свой «сорок пятый» и нажал на курок, Билл просто держался за бока и покатывался со смеху.

Каждый раз, вспоминая об этом, Крошка готов был проклинать последними словами нелепый случай и себя самого. В глазах десятка свидетелей он совершил безжалостный, бесчеловечный поступок. Откуда им было знать, что всепоглощающий ужас перед мерзкими гадинами, который преследовал его с младенческих лет, на мгновение заставит его спятить? Он никого не сумеет убедить в том, что не отдавал отчета в своих действиях, разряжая револьвер в безобидного зубоскала.

А коль скоро, к худу или добру, в Крошке все же осталось достаточно обычных человеческих слабостей, чтобы не желать раскачиваться в петле на высоком суку, он день и ночь скакал по прерии, не щадя своего мустанга, и отнюдь не случайно наведался в лагерь Черного Джима Бакли. При виде Крошки, покрытого толстым слоем пыли и одуревшего от проведенных верхом бессонных ночей, Черный Джим не выказал ни малейшего удивления.

— Рад тебя видеть, Крошка, — сказал он. — Я все гадал, когда же тебе хватит ума примкнуть к нашему брату и выйти на большую дорогу. Разве может такой талантливый человек ишачить за один доллар в день, погоняя буренок? А у нас для тебя дело всегда найдется.

В лагере вместе с Бакли находились Фрэнк Рейнольдс и Дик Брилл — матерые бандиты и головорезы с внушительным списком жертв, такие же неотесанные, дикие и свирепые, как и нагорье, ставшее их родиной. Бакли представил им Крошку, буркнул всего несколько слов — и они с готовностью приняли в свой круг нового человека, но не потому, что доверяли вожаку или хотели подружиться с Крошкой. То была стая голодных волков, сплотившихся благодаря желанию выжить, и к своим они относились с не меньшей опаской, чем к врагам. Для этих людей как будто не существовало ценностей, общепринятых для большей части человечества, и их не пугала вероятная расплата за такое пренебрежение. Жизнь они вели неистовую и лихую, не признавая препятствий осуществлению своих желаний, и соответствующим образом умирали, всегда с оружием в руках, всегда от чужой пули, испрашивая у судьбы не больше милости, чем находили в собственном сердце.