Стервятники

Два года назад, в конце мая восемнадцатого, растянувшиеся в эшелонах на транссибирской «железке» от Среднего Поволжья до Владивостока более пятидесяти тысяч чехословаков ударили враз! Часть корпуса под командованием генерала Гайды 26 мая захватила Новониколаевск, совместные силы белочехов и генерала Войцеховского на следующий день вошли в Челябинск. В тот же день пал красный Нижнеудинск. 28 мая - Пенза и Сызрань, 31 мая - Томск и Тайга. Долго, одиннадцать дней, красные сопротивлялись под Омском, но и там с ними было покончено. 8 июня - Самара, а через десять дней - Красноярск. 29 июня с комиссарами легко справились во Владивостоке: к тому времени там скопилось почти 15 тысяч чехословаков, так что генерал Детерихс сумел успешно воспользоваться ситуацией.

Горлов волей судьбы оказался в тот период в Красноярске. Из революционного Питера он довольно удачно: во время всеобщей победной большевистской эйфории. Откуда Горлову было знать, насколько он оказался точен в этом определении: много позже эту эйфорию восемнадцатого года советские историки назовут «периодом триумфального шествия Советской власти».

Первые, бравурные для победившего плебса, месяцы после октябрьских событий семнадцатого позволили бывшему жандармскому подполковнику несколько задержаться в столице. Горлов навел кое-какие справки относительно содержимого того самого конверта, который оказался в его распоряжении.

А содержимое оказалось занятным: замызганный чертежик на темном лоскуте кожи и пара осьмушек писчей бумаги, покрытых быстрым и небрежным почерком покойного ротмистра Люташина.

Оный не только лаконично изложил фабулу давнего уголовного дела некого эсера Либермана, но и составил себе своего рода памятку: у кого и под каким предлогом поинтересоваться меж делом в Горном управлении иркутским золотопромышленником Кузнецовым. Эта фамилия всплыла в уголовном деле мимоходом, когда следствие выясняло род занятий и делишки «сицилиста» Минея в земле иркутской.

Из люташинских заметок следовало, что обладатель странного чертежика, эсеровский функционер Либерман, некоторое время служил в помощниках Кузнецова, давно почившего в бозе. И речь, скорее всего, идет об открытом Кузнецовым месторождении золота.

Горлову удалось сойтись с архивариусом Горного управления, непримиримым монархистом Хальцевичем, который после прихода большевиков к власти, как и множество ему подобных служек в различных министерствах и ведомствах, пошел по пути тихого и скрытого саботажа действий и указаний новой власти.

Хальцевичу Горлов напел с три короба: дескать, реставрация свергнутой монархии не за горами, кропотливая работа в этом направлении ведется повсеместно, а лично он, Горлов, уполномочен не допустить захвата комиссарами сведений и документов касательно потенциальных запасов государственной казны. И так далее, и в таком роде, хотя архивной крысе вполне хватило бы зловещего предписания, изготовленного Горловым на бланке бывшего Третьего Его Императорского Величества Охранного отделения.

Так или иначе, но, переворошив с помощью Хальцевича ворох бумаг, Горлов наткнулся на папку, в которой оказалась копия решения Совета министров Российской империи от 11 июля 1899 года. Эту орлёную бумагу Горлов сохранил. Поистерлась, правда, особенно на сгибах, но в вощеном, непромокаемом чехольчике, вместе с кожаным лоскутом-чертежиком и заметками ротмистра Люташина, хранит ее Горлов у сердца, от всех таясь. Наизусть помнит:

«Об отдаче в частную эксплуатацию участка по реке Китой в Восточном Саяне