Стервятники

Дмитрий сидел у окна, смотрел, как взъерошенный от мороза воробей торопливо подбирает крошки печенья, щедро насыпанные операми на черный от сажи оконный отлив в минуту очередного проветривания кабинета от табачного застоя. Рапорт начальство рассмотрит может и сегодня, но пока он уйдет в кадры управления, пока то да се. После Нового года и отчетов, видимо, удастся-таки двинуть в отпуск. За этот год не отгулял практически полностью, а с первого января имеем право и на отпуск следующего года. Вот так два и склеим!

Нет? Да! Потому как напишет капитан Писаренко второй рапорт - на отпуск за 1994 год с дополнительной приписочкой: «... с последующим увольнением»! За три отпускных месяца что-нибудь приглядим, в безработных не останемся. Как-то Лидочка заикалась, что у ее знакомых фирмачей в службу безопасности людишки требуются. А почему бы и нет? Лидочка обязательно устроит наилучшую протекцию.

Розыскная круговерть заставляла Диму раскручивать мозги только в одном, заданном службой и оперативной обстановкой направлении, но остатки нервных клеток, в основном, относящиеся уже к спинному мозгу, Дима практически полностью занял Лидочкой, поставив на былых вздыханиях об СВ из прокуратуры жирный категорический крест.

Димина мама, видя его активное погружение в дела амурные, начала вслух мечтать о внуках, открытым текстом разъясняя своему великовозрастному дитяте-холостяку актуальность создания семейного очага. Дима привычно отшучивался, с удовольствием прокручивая перед глазами самые волнующие фрагменты ночных и дачных забав с Лидочкой.

О, в постели она была бесподобна! Затянувшееся Димино холостячество и ранее сопровождалось, конечно, некоторой сексуальной практикой, однако всё иное меркло в лучах способностей и желаний Лидочки. Безумства на шелковых простынях, в ванной голубого чешского кафеля, на пушистом паласе и даже - мурашки по коже! - в тесной прихожей, не говоря уже о бесчисленных «слияниях с природой», продолжались уже месяцев восемь.

А ВСЁ началось в тот уютный майский вечер, когда Вовчик решил свою вину перед другом детства загладить. К позывам совести это никакого отношения не имело. Вовчику попросту не хотелось терять в лице Димы ценный источник: что репортер уголовной хроники мог подчерпнуть из лаконичного пресс-релиза областного УВД? Он не годился для создания красочных «картинок» в бульварной прессе, наводнившей Читу. Только скелет, без мяса - леденящих душу подробностей, пикантных обстоятельств. А Дима - опер, и он давал Вовчику это мясо. Зачастую - буквально по горячим следам свершившегося преступления.

Большую толику полученного за очередную «жареху» гонорара Вовчик по-гусарски проматывал с приятелем в том или ином пункте общепита, в диапазоне от рюмочной до вполне сносного кафе. В плане, где «принять на грудь», Вовчик был демократичен по максимуму.

Сотрудничество «Дима - Вовчик - читатель» плодотворно развивалось до той поры, пока жажда обресть репортерскую славу в масштабе всей страны, и даже СНГ, не подвигла Вовчика «засветить» на страницах московского «Мегаполиса» некоторые сокровенные подробности двух убийств, в расследовании которых участвовал Дима. Это закончилось печально: к двум трупам добавился третий, а капитана милиции Дмитрия Писаренко предупредили о неполном служебном соответствии. То есть фак­тически, официальным приказом начальника УВД, сообщили всему милицейскому люду: вот, товарищи, - потенциальный кандидат «на вылет» из органов правопорядка, лицезрейте и трепещите!

Потенциальный кандидат, понятно, после всего случившегося к Вовчику, мягко выражаясь, охладел: по утрам, когда выпадало столкнуться на лестничной площадке, Дмитрий улыбок и приветственных возгласов «гиены пера» не замечал.

Вовчик страдал. Жила криминальных новостей оскудела до крайности. Запросто подкатиться в дежурную часть управления и «заглотить» там свежую оперативную сводку Вовчик не мог. В лучшем случае его адресовали в пресс-группу УВД или к первому заму начальника управления - шефу криминальной милиции.

По первому адресу Вовчика и его коллег встречала обаятельная Лариса Борисовна, закончившая в свое время факультет журналистики Иркутского университета и немало потрудившаяся на репортерской ниве до той поры, пока не надела милицейские погоны. Местных собратьев по перу она старалась ставить в «одинаковые информационные условия». Вовчику довелось несколько лет поработать с Лорой в одной редакции и он прекрасно знал: лишнего не обломится, если что-то интересненькое произойдет, так она сама за пишущую машинку сядет. К тому же, и Лора, то бишь Лариса Борисовна, знала Вовчика как облупленного, всегда без обиняков заявляя ему, что со своей неуемной тягой к «жареному» и дешевым сенсациям шел бы он куда подальше.

Что же касается второго адреса. К большим милицейским чинам за разрешениями Вовчик ходить не любил: за морем телушка - полушка, да рубль перевоз. Те всё до такой степени пригладят, что, хоть наизнанку вывернись, а «сэнсейшена» не получится. Или вообще отвертятся от журналюжной липучести.