Стервятница

Первые дни Моника бродила по Праге, окунаясь в ее оккультную историю, о которой рассказывал каждый камень. Ей виделись сжигаемые на площадях ведьмы, ютящиеся в крошечных домиках алхимики и Фауст, продающий душу дьяволу в старинном доме на Карловой площади.

Она вошла внутрь, в темноту с каплями огня оплывших свечей.

— Решилась наконец, — приветствовал ее голос, уверенный и усталый: сколько видела его обладательница таких же, как она, потерянных.

На минуту в душу Моники закралось сомнение. Каждой деталью интерьера хозяйка подчеркивала свою принадлежность к миру эзотерики, обстановка располагала к чуду. Монику это слегка смутило. Если Мадлена приобщена к тайнам жизни, к чему ей это внешнее соответствие образу прорицательницы?

— Я тебя видела у моих окон вчера. Садись.

Моника смотрела на нее, одетую странно: будто Мадлена сама придумала и наряд, и прическу. На коленях гадалки грелся черный кот, в складках темной юбки пряталась бутылка настойки.

Моника провалилась в плюшевое кресло.

— Мне снился ваш дом — бесконечные коридоры. Я брожу по ним, ищу выход… В результате остаюсь с половиной волос.

Теперь Мадлена смотрела на нее более внимательно, и Моника сначала ошибочно подумала, что гадалку заинтересовало ее ночное видение. Потом она вспомнила про голос, свой голос…Услышав ее, Мадлена взглянула на гостью по-новому.

— И как ты объяснила это себе?

— Придя к вам, я расстанусь с прежним…

— Я не могу никого избавить от его прошлого, запомни это. Смирись с пережитым опытом и иди вперед.

— Но куда? Куда мне идти? — Моника сдержала слезы. — Я не знаю куда. Есть ли где-нибудь место для меня? Нужна ли я кому-нибудь…

— А ты закрой глаза и иди, иди по коридорам из сна. Может быть и придешь куда-нибудь…

И Моника видела, как идет по коридору, резко сворачивая вправо, в темноту, в воронку, уходящую спиральной лестницей вниз. Наконец она выбралась. Вокруг простиралось поле, распаханное и черное. Громадный камень преграждал ей путь. Моника усмехнулась, вспомнив детскую сказку. Камень избороздили начертания. Она прочла:

— Налево пойдешь — в Европу попадешь.

— Так, так, — Мадлена расхохоталась. — Цивилизованный мир?

— Направо пойдешь — в себя. Прямо — в других. Назад — будешь везде и всюду.

— Что ты выбираешь? — голос ведьмы был серьезен.

— В себя. Мне этот путь привычен.

— Нет. — Мадлена откинулась в кресле, ее глаза были закрыты, она слушала. Впервые ее воля, сознание практически не были задействованы. Девочка делала ее работу сама, могла заглянуть внутрь себя столь легко. Мадлена лишь помогала ориентироваться в потоке образов. И, по словам девочки, ей «этот путь привычен». Но все ее видения ничто перед голосом. Ни один клиент не устоит.

— Тогда «везде и всюду».

— Смерть? Ты растворишься. Выбирай!

Мадлена равнодушно наблюдала за этими играми подсознания. Девочке были необходимы несколько уроков, данных самой себе. Ее тяга к мистицизму, непознанному отзывалась особой чувствительностью, позволяла настроиться на сигналы интуиции, уловить тайную сторону явлений. Но Мадлена после стольких лет практики не могла оценить этот дар, в ее профессии он не был нужен. Люди не способны оценить, прислушаться к голосу своей души.

— Выбирай! Жизнь каждого из нас зависит лишь от выбора.

— Ну, хорошо, — со вздохом согласилась гостья. — Хорошо. Ради разнообразия двинемся вперед — «в других».

— Хватит. Открой глаза. «Другие» не там, внутри тебя, они здесь.

Моника встала, прошептав благодарность.

— Простите меня, мне нечем заплатить. Получается, что я вас обманула.

— Я ведь не назначала тебе цену.

— Зайдя к вам, я хотела предложить свои услуги. Я могу гадать… по картам….

— Меня это не интересует.

Моника со вздохом обернулась к выходу и стала подниматься по ступенькам, когда услышала:

— Мне ценно другое: как легко ты можешь заглянуть внутрь себя. Оставайся.

— Я смогу отблагодарить вас, — Моника вспомнила о двух бутылях, зарытых в парке. — Мне нужно только принести сюда вещи.

И вывеска Мадлены растаяла в глубине средневековых улочек, за собором Святого Миклоша, за Влатвой с ее старинными мостами и голосом одинокой скрипки. Аллеи парка облетали, среди дубов кружила листва, а в грязной воде пруда чумазые попрошайки лебеди устраивали с утками безобразные склоки из-за корок хлеба. Неуклюжие, прозаические, как она… Мысли Моники прервал хриплый вскрик. Она обернулась. У скамьи суетились люди, склоняясь над мужчиной, бледным, изможденным…

«Все повторяется. Я подойду, помогу. А кончится все ужасно, тюрьмой».

Но Моника подошла. Рано постаревший человек, закрыв глаза, лежал на скамье. Она втиснулась в круг обступивших его людей, отметив равнодушие и даже тень облегчения на их лицах, словно они ждали этого приступа, точнее были готовы к смерти, а, может быть, желали ее.

Девушка потрогала пульс и объявила:

— Он не мертв.

— Господи, сколько это может продолжаться! — разрыдалась за ее спиной женщина.

Моника поднесла к губам лежащего горлышко бутыли и, открыв другой рукой его рот, влила несколько глотков бальзама. Ресницы дрогнули, покрасневшие глаза будто из-под толщи воды воззрились на нее.