Стезя и место

Мишка даже не расслышал последних слов Герасима, вздрогнув, словно увидел не человеческую руку, а ядовитую змею – на запястье у парня синела татуировка из семи цифр, как у узников гитлеровских концлагерей! Оказалось, что это совсем разные вещи: видеть подобное на телеэкране, через полвека после событий, или на живом человеке здесь и сейчас!

«Едренать… это уже даже и не ГУЛаг, а Освенцим какой-то… Ну, предшественник, счастлив твой бог, что тебя в этот раз дома не оказалось… но я до тебя доберусь, падла, сдохну, но доберусь!»

– …У меня еще получше, чем у других, – продолжал между тем Герасим, – охотникам-то можно туда-сюда ходить, а если пахарь или иной кто, кому на месте сидеть положено, то не приведи Господь далеко от своего места страже попасться! Стражники-то ни имени, ни занятия не спрашивают, а сразу на печать смотрят! Сказывают, что самое начало заклятия им говорит: где ты живешь и разрешено ли тебе далеко от дома отходить!

«Что-то вроде удостоверения личности… первые цифры, наверно, указывают место жительства и род занятий… Вот почему не бегут – дело не только в стражниках! Впрочем, а вдруг особой нужды бежать нет? Так вот подорваться, не зная куда, и где осядешь, чем прокормишься… да еще с семьей, причина серьезная нужна – только если уж совсем невмоготу…»

– Слушай! – прервал Мишка Герасима. – А как тут вообще живется? Что строго, что воли нет, что Православную веру попирают, это я уже понял, а как… ну, велики ли подати, сильно ли работами всякими утруждают, сытно ли живете? Я вот знаю, что рыбаки рыбку втихую на что-то обменивают, и за это наказание положено. Что, ничем с соседями поменяться нельзя? Торг у вас бывает, купцы приезжают?

– Мы же охотники, запашка у нас небольшая была, да и огородик… – начал было Герасим, но, видимо, спохватившись, что выходит как-то несолидно, сменил тон. – Как посмотреть, боярич. Живем, по правде говоря, сытно, но обидно… – Парень, явно подражая кому-то, провел рукой по подбородку, словно оглаживая несуществующую бороду. – От урожая оставляют ровно столько, чтобы до нови прокормиться – не в обрез, но без излишеств. И от скотины приплод тоже не весь забирают…

– А на семена не оставляют?

– Нет, семенное зерно перед севом привозят – хорошее, отборное – и осенью, и весной…

– Осенью? – Мишка, хоть и был ТАМ сугубо городским жителем, разницу между подсечным земледелием и трехполкой понимал. – Так у вас и озимые сеют, и пары оставляете?

– А как же? – Герасим, снова подражая кому-то, солидно покивал. – И не только это! Полевед же приезжает, указывает: где что сеять, в какую очередь. Старики сказывают, что против прежних времен урожаи раза в полтора, а то и больше увеличились.

– Полевед?

– Ага! А еще скотовед есть – указывает, какую скотину с какой вязать. Если хорошего быка или, скажем, жеребца, в деревне своего нет, то с собой привозит. Баранов там, хряков…

– Так, выходит, о вас заботятся?

– Ну… да, но не даром же! Урожай-то весь выгребают, только на прокорм…

– Понятно, понятно! – Мишке становилось все интереснее. – Значит, полевед, скотовед… а еще что вам за урожай положено?

– Товар из Крупницы присылают. Как обоз туда уходит, так обратно порожнем не идет – посуду везут, инструмент, ткани, еще всякое, что в хозяйстве надобно, но самим не сделать. Только не то, что хотелось бы, а то, что пришлют, да еще староста может и не дать.

– Как это «не дать»?

– Ну, скажет, что работал плохо или еще к чему-нибудь придерется… Любимчики у него, конечно, есть, им все в первую очередь.