Стезя и место

– Чей ребенок?! – еще громче повторил Мишка. Такого, чтобы мать не узнала своего малыша, просто не могло быть.

«Сбежала, забыв про младенца? Сомнительно. Убита или лежит без сознания? Скорее всего, именно так и есть, но остальные-то чего молчат? Неужели такой мощный шок от произошедшего? А что вам, сэр, известно о том, как чувствуют себя полонянки? Может, и шок».

Не задавая больше вопросов, Мишка сунул люльку ближайшей бабе, еще раз удивившись тому, что женщина даже не сразу отреагировала, и вздрогнул от злого окрика Алексея:

– Михайла! Тебе что, заняться нечем?!

Ответить или еще как-то отреагировать Мишка не успел – где-то сзади раздался треск ломающегося дерева, истошный вопль и звук падения тела на землю.

Почти одновременно прозвучали два крика: Демьяна – «Ленька!!!» и Алексея – «Черт… я же велел: осторожно!»

Отрок Леонид лежал на земле под ступеньками лестницы, ведущей на наблюдательную вышку. На высоте примерно двух человеческих ростов в лестнице зияла прореха от сломанной перекладины.

«Какое, на хрен, осторожно? Там же сгнило все наверняка! Господи, только бы не насмерть!»

Словно услышав Мишкины мысли, отрок Леонид пошевелился и взвыл:

– Ой, нога, нога!!!

Матвей, оставив Ефима, бросился к Леониду, а Алексей, обернувшись к Мишке, заорал все тем же злым голосом:

– Михайла! Ты старшина или девка? Мне что тут, разорваться? Выстави дозор, возьми трех баб, пусть в доме с детьми посидят, а то писку от них… командуй давай, не спи!

Упрек был вполне заслуженным, и Мишка деятельно засуетился.

– Урядник Василий!

– Здесь, господин старшина!

– Двоих на крышу вон того дома, да поаккуратнее, чтоб не свалились. Пятерку – в дозор на дорогу, пусть трое доедут до поворота, а двоих поставят так, чтобы их с крыши видно было. И еще… подойди-ка.

Роська подъехал вплотную к старшине и, вопросительно изломив бровь, склонился с седла.

– Если попадутся беглецы, – негромко сказал Мишка, – не гоняйтесь за ними, пусть донесут до Журавля весть, что нас всего лишь полсотни. Но и просто так вслед не пяльтесь, а то, не дай бог, догадаются, стрельните в них, чтобы болт рядом пролетел, по веткам или кустам прошел – шуму много, толку мало. Понял?

– Понял… а если… – Роська замялся, сам, видимо, плохо представляя, что такого особенного может случиться.

– Рось, ну какое может быть «если»? Ты что, думаешь, беглецы на вас напасть осмелятся?

– Нет… но все-таки…

– Не валяй дурака! Отрокам все, как следует, разъясни и отправляй.

– Слушаюсь, господин старшина!

На Мишкин приказ: «Ты, ты и ты, встать!» отреагировала только одна женщина – та, которой он всучил люльку с младенцем, остальных пришлось поднимать за шиворот. Отправив их в дом, в который загнали всех детей, Мишка подошел к Матвею.

– Моть, что тут?

– У этого рука и по морде ведром получил, у этого ребра, вроде бы два – на нем куча народу ногами потопталась, у этого нога и вообще зашибся, – Матвей, не глядя на Мишку потыкал указательным пальцем в раненых.

– А чего они тут лежат? В дом бы отнести…

– Алексей не разрешил! – по голосу Матвея чувствовалось, что ему сейчас не до разговоров. – Говорит, что дома сначала проверить надо. Слушай, Минь, дай еще пару человек в помощь, мне же еще полоняников раненых смотреть надо.

– Сейчас, Моть, отроки освободятся, я тебе кого-нибудь пришлю.

Отроки, охранявшие сидящих на земле женщин, действительно должны были освободиться – для полонянок очистили от всякого хлама какое-то несуразное, покосившееся строение непонятного назначения, но достаточно просторное, чтобы туда поместились все. Женщин, кого окриком, кого пинками, подняли с земли и погнали к распахнутым дверям. Матвей, оторвавшись от раненых, внимательно смотрел на проходящих мимо него баб и девок, время от времени указывая на кого-нибудь из них пальцем:

– Эту оставить, эту оставить… оставить, я сказал! Не видите: голова в кровище?!

На земле осталось лежать несколько женских тел, и Мишке даже не хотелось выяснять: убиты они или только потеряли сознание. Настроение и без того было отнюдь не радужным, а тут еще трое раненых, как командовать дальше, непонятно, и вообще – Младшая стража, во главе со своим старшиной, занималась сейчас тем, чем в исторических книгах и фильмах занимались исключительно отрицательные персонажи. Все вроде бы понятно: XII век, захват полона, грабеж захваченного селения – обычное дело со всеми сопутствующими жестокостями и перегибами, но на душе было как-то муторно. Все воспитание русского, советского человека Мишкиного поколения с младенчества было «заточено» на сопротивление захватчикам и освобождение угнетенных – начиная с детских сказок и школьных уроков истории и кончая воспоминаниями родителей о недавно отгремевшей Отечественной войне.