Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси. Оптина Пустынь и ее время

Наконец, наступил и для меня такой момент, когда учреждение, в котором я работал, должно было закрыться. Конечно, имея диплом инженера, я мог бы легко устроиться, но где именно? Возможностей было много, мои товарищи и профессора звали меня в различные вновь открываемые советские учебные и научно-технические учреждения. Но меня как-то мало привлекало все это, мне хотелось сохранить свою внутреннюю свободу и укреплять свою духовную жизнь, еще такую слабую и неустойчивую. Вот в эти-то дни я особенно начал думать о необходимости поехать в Оптину, чтобы посоветоваться со старцем.

Случилось так, что наше учреждение, объявив свою ликвидацию, предложило своим служащим явиться через три дня за рассчетом. Чтобы использовать эти дни, я решил поехать в Оптину со своими знакомыми; это был Миша Д., студент московского университета, и его земляк, немолодой купец, которому в связи с революцией грозило полное разорение. Словом, все мы трое стояли на распутьи и не знали, как действовать дальше в наступившей революционной неразберихе.

С большим трудом удалось нам попасть на товарный поезд, шедший в Калугу, потому что на пассажирские поезда невозможно было сесть. Чтобы иметь право посетить Оптину, надо было являться в городской исполком и получить пропуск — но на этом останавливаться не буду. К вечеру мы, наконец, добрались до монастыря и переночевали в монастырской гостинице. Там было все еще по-старому, но посетителей, ввиду тревожного времени, было немного. В скиту тогда жили два старца, Анатолий и Нектарий. Большинство приезжих стремилось попасть к старшему — о. Анатолию, но мы почему-то решили обратиться к о. Нектарию. Войдя в скит, который находился вне монастыря, мы увидели садики и домики старцев, знакомые нам по книге Быкова «Тихие пристанища», а также по описанию скита в романе «Братья Карамазовы» Достоевского.

Каждый из нас, как, вероятно, и все прочие посетители Оптиной, нес в своей душе смятение, боль и неуверенность, порожденные первыми месяцами революции. Многие из них, подобно нашему старшему спутнику, искали ответа на главный вопрос: долго ли еще продержится советская власть?.. И многие были уверены, что оптинские старцы это должны точно знать...

К сожалению, я в свое время не записал подробностей нашего посещения о. Нектария; я считал, что память моя и так сохранит эти незабываемые впечатления. Главное, конечно, сохранилось, но далеко не все. Мы посещали монастырские службы, говели, но больше всего остались в душе впечатления от встречи со старцем. Мы вошли в приемную комнату старца в его домике. Нас было человек 10-12 мужчин разного звания. Через несколько минут ожидания из двери быстрыми неслышными шагами вышел маленький, несколько сгорбленный старичок с небольшой седенькой бородкой, в епитрахили. Помолившись на образа, он благословил всех нас и начал подходить к каждому по очереди. Мы стояли цепочкой вдоль комнаты, а старец переходил от одного к другому и беседовал. Беседы были короткие, о. Нектарий редко с кем задерживался и, прерывая иногда длинные рассказы посетителя, спешил с ответом; ответы его были быстры и немногословны, после чего он сразу переходил к следующему в очереди.

Меня более всего поразила манера, с которой о. Нектарий беседовал со всеми: он подходил к собеседнику не глядя на него, становился около него несколько боком, вполоборота, и наклонял к нему ухо, как будто плохо слыша или просто давая возможность говорившему не слишком громко излагать свои нужды. Слушая его, о. Нектарий смотрел куда-то вниз, но создавалось впечатление, что он слушает вас не ухом, а каким-то другим, внутренним органом восприятия; что ему, собственно, важны были не самые ваши слова, а нечто другое, скрывающееся в вашей душе, что старец и старался уловить...

Когда о. Нектарий подошел ко мне, то я начал как можно короче объяснять ему мое положение но как часто бывает в таких случаях, краткости и ясности у меня не получалось. Я попытался объясниться получше, но старец, уже как бы поняв меня, начал говорить сам. Как я уже упоминал, мои трудности заключались в том, какую выбрать себе службу и чем руководствоваться при этом. А о. Нектарий ответил мне, примерно, так (подлинных слов не помню, но смысл их таков):

— Да, да, служите, конечно... вы ведь человек ученый. Но только не гонитесь за большим... а так, понемножку, полегоньку...

Вот и все — и он перешел к следующему. На первых порах мне даже показалось, что я не получил никакого ответа на мои нужды; вернее, я ожидал от старца чего-то большего, чем эти простые слова... Но я вспомнил, что старцы очень часто отвечают не прямо, а иносказательно, заставляя вдумываться в истинный смысл ответа. Действительно, размышляя далее над его ответом, я вскоре убедился, что получил вполне ясный и определенный ответ на мои сомнения. А поняв это, я сразу почувствовал необыкновенную легкость, радость и покой. Вся запутанность и противоречивость окружающей революционной обстановки перестала существовать, а мои личные проблемы стали просты и ясны.